Робкие создания - Клэр Чемберс

бечевкой, будто кусок мяса. Было бы очень обидно, если бы коробка не нашлась, и все же Хелен удивилась тому, что память не подвела Луизу Таппинг.

Смахнув остатки муки, она убрала коробку в сумку и поднялась наверх, чтобы осмотреть верхние этажи. Об этом ее никто не просил, но Хелен подумала, что после встречи с соседкой, дохлой мышью и долгоносиками заслужила некоторую свободу действий.

Средняя лестница вела к ванной комнате и трем большим спальням, в которых, судя по обстановке, скорее всего, жили женщины. В первой, откуда как раз летела одежда, на белом туалетном столике в стиле рококо стояли хрустальные резные флаконы с духами, блюдца со всякими безделушками и обитая бархатом шкатулка с драгоценностями. Рядом лежал набор расчесок с ручками из слоновой кости и запутавшимися в щетине волосами. Шторы и покрывало представляли собой пышный каскад рюшей, оборок и складок, выцветших на солнце по краям и затвердевших от пыли. Обои с рисунком шпалер из переплетенных голубых лент с крупными розовыми бутонами местами выцвели и продрались, а кое-где отсырели.

Дверцы платяного шкафа были распахнуты настежь; из открытых ящиков выглядывали груды шелкового женского белья. Хелен подумала, что Луиза жила здесь и Уильям выбросил ее вещи, однако в соседней спальне, которая была просторнее, но обставлена попроще, обнаружились более свежие следы пребывания: стакан с мутной водой, несколько таблеток для чистки зубных протезов, бумажный пакетик с леденцами из ячменного сахара и стопка библиотечных книг Джин Плейди с датой возврата на следующей неделе. На туалетном столике было меньше косметики, зато больше семейных фотографий: на одной, цвета сепии, – благородного вида мужчина в форме британской армии; на другой – дородная мать семейства викторианской эпохи с младенцем на руках и двумя девочками в пышных белых фартуках; на третьей – гордый мужчина с пушистыми, как у моржа, усами, в сорочке с высоким воротником-стойкой, рядом с бакалейной лавкой, явно ее хозяин.

Последняя комната была самой скромной и аскетичной: пыльного цвета ковер, коричневые шторы и вязаное покрывало с узором из квадратов на кровати. Но даже в ней чувствовалось недавнее присутствие: наручные часы и латунный колокольчик на прикроватной тумбочке, возле кровати – пара тапочек, на крючке с обратной стороны двери – клетчатый халат. На последнем этаже, где Хелен ждала Гила, пока тот уговаривал Уильяма, находилось чердачное помещение. В нем хранились какие-то пиломатериалы, дорожные сундуки, чемоданы, деревянная колыбель, испачканные матрасы, сломанные картинные рамы и рулоны ковролина. Другая дверь вела в комнату Уильяма, небольшую, с покатой крышей и мансардным окном. Доски пола были кое-как прикрыты криво обрезанным куском ковра, который скручивался по краям, будто черствая хлебная корка, и не доходил до плинтусов. В комнате стояла высокая односпальная кровать с изголовьем и изножьем в виде металлических решеток, похожих на забор; на ней поверх пухового одеяла лежало аккуратно сложенное пестрое вязаное покрывало. В книжном шкафу стояли тома энциклопедии и детская классика, в том числе “Похищенный” Роберта Льюиса Стивенсона, “Сталки и компания” Редьярда Киплинга, “Граф Монте-Кристо” и несколько книг для мальчиков с названиями вроде “Приключения Халтона”, “Железные люди и святые” и “Полковые легенды”.

Ни одного зеркала. Вместо туалетного столика – небольшой письменный стол и стул с жесткой спинкой. В потускневшей желтоватой кружке из серебра стояло несколько карандашей и перьевая ручка. Хелен окинула взглядом комнату и заприметила на столе лист бумаги. Незаконченное изображение сороки: голова и одно крыло были выведены уверенными аккуратными штрихами, все остальное – блеклый, еще не заполненный карандашный контур. По тонкости исполнения и детализации работа не уступала гравюрам Дюрера.

Хелен открыла ящики стола в поисках других рисунков, но в одном нашла только пузырек черных чернил, запасные карандаши и ластики, а в другом – пачки коллекционных чайных карточек, рассортированных по категориям. Там были скрепленные резинками комплекты с изображением птиц, полевых цветов, пресноводных рыб, африканских диких животных и целая россыпь дубликатов: лысухи, колокольчики, кольцехвостые лемуры. В гардеробе она обнаружила, что искала. Там почти не было одежды, лишь пара поношенных рубашек, брюки и ботинки в таком ужасном состоянии, будто их владелец только что вернулся с битвы на Сомме. Зато в чемодане с кожаными углами лежало более сотни изображений, в основном природы, по стилю и исполнению похожих на рисунок сороки: барсуки, лисы, кошки, птицы, растения. Каждый рисунок был подписан инициалами “УСТ”. Среди них было несколько набросков рук и ног, возможно собственных, но ни одного портрета. Один сюжет повторялся из раза в раз: коттедж в саду с шезлонгами на лужайке и гамаком, натянутым между деревьями. Эти работы отличались от остальных импрессионистической манерой, схематичностью, искаженной перспективой; они были проникнуты меланхолией, и все же очаровательны.

Когда Хелен наткнулась на тайник с рисунками, сердце у нее забилось чаще, а от радостного предвкушения по телу побежали мурашки. Ни один из тех, кто приходил к ней на арт-терапию, и близко не обладал таким талантом. Из всех специалистов Уэстбери-Парка именно ей представилась уникальная возможность помочь этому человеку раскрыться и вырваться из тюрьмы молчания. Даже Гилу не так повезло.

Хелен секунду помедлила, договариваясь со своей совестью, и отобрала дюжину рисунков, включая один из набросков коттеджа и незаконченную сороку. Уильям хранил их в надежном месте и наверняка хотел бы увидеть их снова. Задумавшись о том, как ей самой не хватало бы привычных инструментов, она вытащила из серебряной кружки перьевую ручку и положила в карман. Теперь, рассмотрев ее как следует, Хелен заметила, что перо было заточено до остроты кончика иглы.

Начало смеркаться, а находиться в этом доме с наступлением темноты ей совсем не хотелось. Хелен в последний раз огляделась по сторонам и подошла к окну, откуда сквозь верхушки деревьев виднелся сад и полуразрушенная оранжерея с разбитыми стеклами. С высоты, среди садов, крыш и дымоходов Южного Кройдона, она разглядела на уровне третьего этажа мансардное окно такой же одинокой спальни, в которую скоро вернется.

9

1960 год

В бороде что-то копошилось. Открыв глаза, Уильям увидел стоявшую над ним тетушку Луизу с острыми ножницами, которыми она разрезала тушку курицы или одеревеневшие стебли плюща, прораставшего сквозь кирпичи и оконные рамы. Его разбудили не только прикосновения к бороде пытливых пальцев. По мере того как она приближалась к кровати, в комнате становилось все темнее. Уильям всегда определял время по падающему на закрытые веки свету и так отслеживал смену времен года от весеннего до осеннего равноденствия и час восхода солнца.

Он выпутался из простыней