Час в копилке - Фёдор Михайлович Шилов

— Насрать, — буркнул Макс и демонстративно хлебнул из стакана, — я сам себе подал.

Вкус ему не понравился. Марина отобрала у Макса стакан, достала ещё один, налила в него чуть меньше трети и протянула сыну. А первый взяла себе.

— Так хотя бы есть надежда, что меня не лишат родительских прав.

Бутылку она попыталась заткнуть пробкой и, не справившись, попросила:

— Попробуй ты.

Макс тоже не без труда закупорил стеклянное горлышко.

— Убери-ка бутылку на место. И поделись: что отмечаем?

— День погружения в полное дерьмо, — он снова хлебнул вина и сморщился. Вливать в себя это пойло не хотелось. Если бы мама устроила скандал, то в знак протеста, он непременно выхлебал бы вино у неё на глазах, а она разрешила — никакого повода для бунта.

Марина поставила на огонь сковороду, размышляя, что пожарить — котлеты или рыбные биточки. И то, и другое в морозилке было. Ларёк с полуфабрикатами на углу дома — это истинное спасение.

— Котлеты или биточки? — уточнила она у сына.

— Насрать, — снова откликнулся Макс, вяло ковыряя ложкой в супе: даже фирменная мамина солянка не поднимала настроения.

— Может, всё-таки расскажешь? — Марина мягко улыбнулась сыну.

Сегодняшнее мамино настроение Макс описал бы словами «ни туда, ни сюда». Она вроде мила и беззаботна, даже улыбается и шутит, вина вон разрешила выпить, но при этом нервничает и в любой момент готова превратиться в неприступную крепость. Макс полагал, что мама такая — «ни туда, ни сюда» — бывает в те дни, когда Урод в телефоне вроде бы и появляется, но говорит что-то спорное. Может, признается в любви, но не теми словами, как маме хотелось, то ли зовёт к себе, а она не соглашается: работа, ребёнок этот чёртов… И всё же рада: Урод сказал, что любит. Или какую там чушь пишут женщинам взрослые Уроды?

Марина несколько минут назад решила, что перед сном непременно напишет Борису. Просто так, без повода, без вопросов, претензий и упрёков. Напишет, что любит, что по-прежнему готова его поддерживать, что ждёт встречи. Что всегда готова разбираться в его сложных душевных переживаниях. Сегодня ей казалось, что он ждёт письма. Что ему хочется ласки и ободряющих слов.

«Не выдумывай. Тебе так кажется всякий раз, когда приспичивает написать Борису».

Но Марина отогнала эту мысль. Равно как и воспоминания о жгучем стыде и ненависти к себе, которые возникают, стоит появиться отметкам о доставке сообщения. И становятся ещё ощутимее после прочтения письма адресатом.

А дальше — томительное ожидание: ответит или нет? И снова ненависть к себе. И стыд. И обещания больше никогда не отсылать этому ублюдку и эгоисту ни единого слова. Даже если он будет умолять. Но ведь он не будет, а Марине так бы этого хотелось.

Сейчас она пила вино, а в голове плыли строки, которые она обязательно напишет чуть позже. И они непременно растрогают Борю.

Стрельнувшее на сковороде масло вернуло её к действительности.

— Меня не приняли в студию «Путник». — Макс произнёс это с безразличием. Он и сам не знал, чего ему сейчас хочется? Сочувствия? Поддержки? Подробных расспросов? Можно было бы рассказать, какие они все противные, эти члены комиссии, толстые, невежливые — разве можно спать во время выступления? А «подросток» и вовсе похож на педика!

— Знаешь, Масик, я никогда не замечала в тебе актёрских талантов, — сказала Марина, переворачивая биточки.

Реакция матери стала неожиданностью.

«Только мама всегда скажет правду», — пронеслось у него в голове.

— Но мы обязательно поищем, в чём ты можешь оказаться силён.

Макс рывком забросил в себя остатки вина из стакана.

— Мы уже достаточно поискали! — процедил он.

— Что, прости? — Марина увернулась от очередного обстрела маслом.

— Мы уже несколько лет только и делаем, что ищем. После олимпиады по биологии, математике, русскому, физике, на которых я не показал хороших результатов… После спортивных соревнований, где я всегда был первым с конца… После всяких кружков и секций, где у меня ничего не получалось… Ты всегда говоришь одно и то же: Масик, твой талант в чём-то другом! Так есть ли он у меня хоть в чём-то?

— Мы просто его ещё не открыли. Надо понять, что тебя интересует.

— Цирк, мама. Меня интересует цирк! И ты это знаешь, но упорно с детства отводишь меня куда угодно, только не туда. Там опасно, страшно, там покалечат, поранят, покусают…

— Но это действительно так, Масик, — Марина старалась говорить потише, чтобы и сын поубавил децибел, — а ты довольно неуклюжий мальчик. Травм тебе точно не избежать.

«Максу нужен отец», — пронеслась в её голове мысль — спасительная и нужная именно сейчас, когда она снова твёрдо решила написать Борису. Вот и объяснение — она делает это не для себя, а для Макса. Исключительно ради ребёнка она терпит пытку молчанием. Только ради счастья своего сына, да! Мальчику нужна поддержка. Нужен отец, который станет и лучшим другом. Расскажет о взрослении, приучит к мужскому хобби, сводит на охоту или рыбалку. Подарит хоть немного веры в себя — с применением волшебства или без — это совершенно не важно. Главное, что она пишет Борису ради Макса. Это оправдывает. Это позволяет заглушить чувство стыда и ненависти к себе.

— Материал был — говно, — продолжал Макс.

— Материал? — Марина вернулась из размышлений, поддела деревянной лопаткой край биточка: ещё бы чуть-чуть и сгорел. Она погасила огонь под сковородой.

— Отрывки для поступления. Говно!

Марина с прищуром посмотрела на сына. Тот доел суп. Биточков уже не хотелось.

— Ты. Считаешь. Что. Это. Я. виновата? Из-за. Меня. Ты. Провалил. Прослушивание?

— Ты ни при чём. Я читал не то, что мы репетировали.

— Что же, позволь спросить?

— Достоевского и Шекспира.

— Кто тебя надоумил? Твоя эта Авария?

Макс не ответил.

— Она, кто же ещё! — воскликнула Марина и со злостью кинула в сковороду лопатку. — Вот и оправдалось. Связался с Аварией — всё и закончилось катастрофой! Я же с тобой всё разобрала и проговорила! Каждую строку! Каждое слово! Каждый нюанс текста!

Макс молчал. Мама была права. Но ему не хотелось правоты и нравоучений. Хотелось теплоты, а не этой колючей констатации фактов. От вина развезло. Казалось бы — вина-то! Один глоток из маминого стакана и несколько из своего. И это — под жирную солянку! А всё равно в голове зашумело, в животе разлилось непонятное чувство: то ли тепла, то ли зарождающейся тошноты.

До этого Макс пару раз пробовал с пацанами пиво. Школьные обеды теперь продавались по специальным картам, но