Час в копилке - Фёдор Михайлович Шилов

Марина выдавала сыну деньги на карманные расходы. Эти-то средства Макс и потратил на пиво и чипсы, было дело. После целой банки пива его рвало. Вкус горьковатого напитка, смешанный с приторным ароматизатором «краб» — или что там пихают в чипсы? — то ещё удовольствие. Макс прополоскал рот, почистил зубы, но всё равно эта мерзкая смесь вкусов долго оставалась на языке. Мама тогда распознала сразу: сынок нетрезв. По запаху и поведению. Да он и не таился.

— Давай договоримся, Масик, — сказала мама, когда Макс стал способен к продуктивному диалогу, — если ты захочешь покурить или попробовать алкоголь, просто приди домой, скажи мне, и я куплю тебе хороших сигарет и вина. Ты так или иначе это попробуешь, так уж лучше под моим контролем.

— А если мне захочется наркотиков? — спросил тогда Макс.

— Я сдам тебя в клинику, — серьёзно ответила Марина. Она подобных шуток не одобряла.

Вероятно, сегодня треть стакана вина была разрешена в память о том разговоре. Прежде Макс вина дома не пил и не просил. Как и сигарет.

— Если бы твой Урод написал тебе сегодня о любви, как положено, ты бы нашла у меня задатки актёра? — вдруг зло спросил Макс.

— Мой — кто?

— Тот, от кого зависит твоё настроение. Любовник. Или как его назвать? — Макс почувствовал, что щёки его запылали. Раньше он не позволял себе задавать матери такие вопросы.

— Масик…

— Что? Я уже не маленький! Не надо меня беречь! Если мешаю, так и скажи: свали, погуляй, ко мне придут. Пошляюсь по городу, мне не трудно.

— У меня нет никакого любовника в телефоне, — Марина старалась говорить спокойно. Она села напротив Максима и положила свою ладонь на его сомкнутые в замок руки, — похоже, я погорячилась, разрешив тебе вино… Я переписываюсь с твоим отцом. Он бросил меня, когда ты ещё не родился, но я до сих пор его не забыла.

— Да ладно заливать-то! — вдруг хохотнул Макс и тряхнул головой: вино однозначно вытворяло с его мыслями и языком странные вещи.

Марина застыла, словно ей дали пощёчину.

— Ты. Выведал. Мою. Тайну. Чтобы. Оттолкнуть. Меня? — Этот ледяной тон Максим знал. После него наступает долгая игра в молчанку. Два или даже три вечера мама не будет с ним разговаривать. Накормит, чаю нальёт, выглаженное бельё принесёт в комнату, но всё молча. Не ответит ни на один вопрос Макса, и сама ни одного не задаст.

— Про отца правда, что ли? — Макс попытался спасти положение, но было поздно. Марина убрала в раковину тарелку из-под супа, которая так и стояла перед Максимом, и ушла в комнату. Макс услышал, как она включила телевизор.

Максу никогда не было интересно, какой он — его отец. И почему он ушёл — тоже. Но сейчас стало любопытно: зачем мама его прячет, если они всё равно переписываются? Наверное, он большой учёный. Рассеянный, неуклюжий и совершенно беспомощный в быту. Такой же неудачник, как Макс. А двух неудачников мама в доме стерпеть не сможет! Но Макс пока просто неудачник, а отец — неудачник, добившийся успеха в науке! Такой вот неудачник с островком личных достижений.

Наверное, потому у них переписка не клеится. Напишет ему мама: хочу розочки и котёночка, а он ей невпопад про какую-нибудь теорему Пифагора загибает. Хорошо, если извинится: не тебе писал. А то и вовсе решит, что ответил, и забудет о переписке! А мама ждёт, сердится. Ей котёночка надо, а не эм-цэ квадраты непонятные.

А иногда, может, он роняет телефон прямо в ванну, полную серной кислоты, во время опытов! И потом вообще три дня ответить не может, пока все данные записной книжки не восстановит! А мама бесится…

Или он что же — неуклюжий и неудачник, но на какую-нибудь длинноногую секретаршу запал?

Может, перестать называть его Уродом? Отец всё-таки…

Макс открыл шкафчик, плеснул себе ещё полстакана вина, залпом выпил.

То, что недавно было густой, ароматной солянкой, вырвалось наружу неаппетитной массой. Подкрашенные вином лимонные дольки, кружочки оливок, непереваренные кусочки мяса и сосисок раскидало по жестяным стенкам кухонной раковины.

Макс знал, что мама слышит булькающие звуки, понимает, что с ним происходит, но никак не отреагирует, даже если он захлебнётся в рвоте.

Глава 11

Марина в раздражении отложила телефон. Мысли немедленно написать Борису сменялись благоразумным решением больше никогда его не беспокоить. И всё же в голове выстраивался длинный монолог, требующий выхода. Марина внутренне металась от расслабленных и даже юмористических интонаций до требовательных, жёстких и бескомпромиссных. На ходу меняла решения: отправить ли Борису забавную картинку, весёлый стикер, дружеский месседж, вроде: «Бро, да что ты паришься? Приходи, обсудим и решим все твои проблемы». То вдруг вспыхивала гневом и набирала в поле для сообщений: «Как же ты достал меня». И добавляла мысленно придуманное сыном — «Урод».

А в новом сообщении — уверения в готовности быть всегда рядом и явиться по первому его зову. А потом — в порыве отчаяния — даже написала, что любит, но лживое признание отправить не решилась бы ни за что.

Как там в сказках? Джинны не воскрешают мёртвых и не могут заставить любить?

Марина понимала, что привязана к Борису. Он. Её. К. Себе. Привязал! Но зачем? Кто ж ответит? Одно ясно — он потратил секунду драгоценного времени — а, может, и не одну — на это странное желание. Что-то вроде: пусть Марина останется со мной навсегда, но при этом не путается под ногами. Бред какой-то… Может он того, чокнулся, когда лишился всех членов семьи? Это бы многое объяснило.

Марина знала, что не любит Бориса. Невозможно любить того, кого нет рядом долгих полтора десятка лет. Наверное, даже те, кто уверяют, что по-прежнему любят своих усопших родственников, лукавят и копят в себе придуманное, а не взаправдашнее чувство.

Марина не помнила Бориса, а только искусственно поддерживала в себе воспоминания. Она никогда за полтора десятка лет его не встречала: ни случайно, ни даже когда пыталась подкараулить. Она дежурила в подъезде, словно консьержка, гуляла под его окнами с коляской, приводила подросшего Макса на площадку в его дворе. И посматривала на знакомые окна, но там не горел свет, не шевелились занавески, не маячили очертания фигуры, которую она хотела видеть и которую мечтала не видеть больше никогда.

Ни единой встречи. Ни разу. И даже никого похожего встречать за эти годы ей не довелось.

Марина вызывала в памяти лучшие моменты их совместных лет. Юных, романтичных, с забавными сюрпризами: