Дети луны - Борис Акунин

– Я здесь! – прохрипел Романов. Голос застревал вполураздавленном горле. – Лавр, я взял его!

Топот ног стал приближаться.

– Кто это? Каин, да? Каин? – нетерпеливо кричалкнязь, очевидно, опять отставший от филеров.

– Сейчас погляжу…

Прапорщик рванул с лица Палача маску. Затрещала ткань.

– Вы?! – пролепетал Алексей.

Лицо убийцы было искажено гримасой боли, глаза закатились,так что виднелись одни белки, но остроконечная седоватая бородка, высокий лоб,нос с породистой горбинкой!

Под Романовым, прижатый к полу и оглушенный, лежалблагородный отец, несчастный король Лир, жертва родительской любви – подполковникШахов.

Сон. Кошмарный сон…

Допросная в здании Жандармского корпуса. Совершеннобезжизненная комната с зарешеченным окном. Большой стол для следователя,маленький стол для секретаря, посередине одинокий стул для допрашиваемого, ещеряд стульев у стены. С потолка свисает мощная лампа без абажура.

Всё время, пока шла формальная часть допроса (имя, звание,вероисповедание и прочее), Романов не отрываясь смотрел на арестованного.

Значит, и такие существа водятся на свете?

Подполковник сидел вольно, дымил папиросой. На спокойномлице ни страха, ни раскаяния. Лишь иногда вдруг дернется голова, словно отнервного тика, глаза быстро обшарят помещение – и снова нарочитаяневозмутимость.

Шахов мучительно напоминал Алексею кого-то из далекогопрошлого.

Вспомнил!

Однажды, еще в детстве, он видел, как стая собак загнала вугол двора бродячую огненно-рыжую кошку. Бежать ей было некуда, псы распалялисебя лаем, готовясь наброситься на жертву и разорвать ее в клочки. Но кошка непищала, не металась. Вздыбив шерсть, она внимательно наблюдала за врагами и какбудто чего-то ждала. Алеша решил выручить обреченную тварь – хоть и побаивался,но всё же шагнул вперед и закричал: «Брысь! Брысь!» Псы, конечно, и не подумалиразбегаться, а лишь оглянулись на мальчишку. Но рыжей хватило и этого.Воспользовавшись тем, что стая на секунду отвлеклась, кошка порскнула вбок,молнией взлетела на мусорный бак, оттуда, уже спокойнее, перепрыгнула на верхкирпичной стенки, шикнула сверху на собак и была такова.

Вот и Шахов смотрел на ведущего допрос Козловского, насидящего у стены Жуковского, на прапорщика Романова взглядом загнанной дворовойкошки, которая выискивает лазейку, чтобы стрекануть от верной гибели. Сходствос рыжей ловкачкой из Алешиного детства усугублялось запыленным красным костюмомПалача.

По правде говоря, все, кто находился в допросной, выгляделичудновато, будто в Жандармском корпусе открылся филиал декадентского кабаре,где каждый изображает из себя то, чем не является.

Начать хотя бы со стенографической записи. Вместоположенного по штатному расписанию жандармского вахмистра за столиком,старательно скрипя пером, сидела барышня в блузочке и очочках, вчерашняягимназистка. Еще недавно это было бы немыслимо: допускать к наисекретнейшейработе женщину, но ничего не поделаешь – война.

Ротмистр Козловский, восседавший на следовательском месте,остался в форме городового. Породистая, несколько лошадиная физиономия князя ився его гвардейская манера держаться плохо сочетались с болтающимся на шнуресвистком и медной бляхой на груди.

Про Романова и говорить нечего. Единственное, что онуспел, – побывать в медицинском пункте. Переодеться времени не было, так исидел трехглазым эпатистским чучелом. Даже хуже: шея обмотана бинтом, рукавзадран до локтя – видно предплечье, залепленное бурым от йода пластырем.

Даже его превосходительство, скромно расположившийся настуле рядом с прапорщиком, сегодня смотрелся не совсем обычно, невзирая намундир и аксельбанты. Жуковский, подобно Романову, сверлил взглядом поразительногоподполковника и, дабы лучше видеть, нацепил пенсне, что делал крайне редко, ибостеснялся своей близорукости. Профессорские стеклышки на его лобастомбоксерском лице гляделись совершенно инородным предметом, будто генерал наделих ради шутки.

Вводная часть допроса закончилась. Ротмистр задал положенныевопросы, Шахов неторопливо, даже с ленцой, на них ответил. Поведение этого…индивида (даже мысленно называть его «человеком» не хотелось) Алексею казалосьнепостижимым. Вообразить, что творится в душе… ну, пускай в голове уподполковника, молодой человек был не в состоянии.

Козловский искоса посмотрел на генерала, тот кивнул.Очевидно, между ними существовала договоренность, что князь начнет разговор снейтральных вопросов, а Жуковский пока приглядится к арестованному и выработаетстратегию.

Начальник сдернул с носа пенсне и поднялся. Все сразу жеобернулись к нему.

Ротмистр и прапорщик тоже вскочили. Барышне вставать неполагалось, но она быстро положила под руку еще несколько заточенныхкарандашей. Понимала: сейчас начнется настоящий допрос.

А Шахов остался сидеть как ни в чем не бывало. Еще ипозволил себе сдерзить.

– Посижу, – обронил он да закинул ногу наногу. – Я теперь не офицер, не слуга отечества. Тянуться перед генераломне обязан.

Предателю Жуковский ничего не ответил. Своим показал жестом,чтоб садились. Поскрипывая сапогами, прошелся по кабинету и заговорилразмеренным, задумчивым голосом.

Генерал стал восстанавливать хронологию событий – и длясамого себя, и для протокола. Это называлось у него «реконструкцией»: когда всепрежние загадки раскрываются, несостыковки сходятся, белые пятна закрашиваютсяи всё дело складывается в стройную логичную картину. Любил егопревосходительство порисоваться своими дедуктивными талантами (действительно,незаурядными) – имел такую извинительную слабость.

Жуковский говорил с четверть часа, делая маленькие паузы,чтобы неопытная стенографистка не отставала. А закончил свою речь вот чем:

– …Когда же эксперты обнаружили, что находившийся у васчертеж 76-миллиметрового орудия был переснят, вы поняли: это конец. Ваша работана немцев раскрыта, ареста не избежать. И тут вы, Шахов, проявили себя мастеромизобретательности, хоть и самого циничного свойства: моментально соорудилиправдоподобную версию о том, что документы фотографирует ваша дочь. В моейпрактике не бывало случая, чтобы отец подводил под виселицу родную дочь.Неудивительно, что мы все вам поверили… Не буду кривить душой, поверили сбольшой охотой. – Генерал покосился на протоколистку, но все-такидоговорил: – Предательство старшего офицера генерального штаба – чудовищныйскандал, который никому не нужен. Другое дело – член семьи. Преступнаяхалатность, не более того… На этих сантиментах вы безошибочно и сыграли. Это выподсовывали фотопластины за подкладку ридикюля. Мадемуазель Шахова о них и неподозревала. Вечером, переодевшись, вы отправлялись в кабаре и вели наблюдениеза прапорщиком Романовым, благо наш агент был вам известен. Первую пластину вамудалось изъять незаметно. Не знаю, на что вы рассчитывали. Может быть, тянуливремя. Или же хотели навести нас на ложный след – владелец кабаре отличноподходил на роль вражеского агента. Однако во второй вечер вы поняли, чтосуществует только один надежный выход: убить дочь, свалив преступление на неведомыхгерманских шпионов. Тогда Алина останется навсегда виновной, а концы уйдут вводу. Истинный триумф логики. – Генерал остановился над Шаховым, сжавкулаки. – Знаете, на этой службе я всяких мерзавцев повидал. Но такогобеспросветного выродка встречаю впервые!