Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари

своими глазами увидеть, ужаснуться, покачать головой, а потом сбежать в курилку, хрюкая от смеха и кивая тем, кто еще ожидал своей очереди на бесплатное шоу. Кирилл чувствовал себя, словно выкрашенный от ветрянки зеленкой школьник в общем душе. Смущался, краснел еще больше и даже начал заикаться, чего с ним не случалось уже давно. Работать было невозможно.

Чтобы хоть как-то скрасить отвратительный день, он написал докладную на бухгалтера, раздражавшего его и своим видом, и привычкой скреплять документы степлером. Это подняло настроение, но только до тех пор, пока он не оказался перед зеркалом в ванной, где и застыл, с омерзением разглядывая собственное лицо.

Найденные днем в сумочке секретарши таблетки не помогли: лоб стал вишнево-багряным, а кожа начала слезать, тонкими лохмотьями прилипая к потным пальцам. Еще больше уродуя голову, над бровями вздулись две опухоли — твердые, точно набитые шишки. Ситуация отдавала чертовщиной, но Кирилл не думал об этом. Он считал себя человеком рациональным: он просыпался, пил кофе в кафе на углу, читал новости и строил карьеру в мире логичном и строгом, как график роста продаж. Так было последние пять лет, и повышение до главы отдела маркетинга, на которое недавно намекнуло руководство, вписывалось в этот мир как нельзя лучше.

Жизнь обещала отличный шанс, и Кирилл не был готов менять что-то из-за пошлой аллергии, в появлении которой он обвинял жену.

Вина ее не вызывала сомнений: увлеченная греческой культурой Марго уже не один месяц изводила мужа благовониями и мерзким привкусом необычных специй. Но, если к специям Кирилл, в конце концов, привык, то миртовые листья, которые Марго жгла в спальне, доводили его до бешенства.

Проклятый дым, вьющийся над старой глиняной курильницей, похожей на обкусанный фаллос, плохо влиял на его мозги. От него болела голова и снились странные сны, после которых хотелось пить, кожа горела, будто настеганная крапивой, а член стоял так, что вернуть его в нормальное состояние не удавалось порой по нескольку часов. Дошло до того, что по вечерам, когда Кирилл выходил на балкон проветриться, ему мерещилось нечто огромное и кошмарное в тени росших на участке миртов.

Он устроил жене скандал, и она спрятала вонючие листья вместе с курильницей. Однако запахом пропитался весь дом, и неделю спустя Кирилл еще ощущал привкус горчащей зелени в каждом блюде, которым его кормила Марго. Возможно, она и вправду добавляла мирт или что-то подобное в еду, но добил его теперь бурито с его едким соусом, выжигавшим горло. И даже литры выпитой Кириллом воды не помогли. Зуд не исчез. Напротив, растекся по всему телу, чтобы затем перебраться на лоб и превратить его черт знает во что.

Кирилл скривился, представляя, как накажет жену. Почему она не билась в истерике при виде его лица, он не думал, не считая нужным копаться в душевном мире Марго. У нее было красивое тело, в меру дорогие запросы и доставало ума, чтобы не лезть к нему по вечерам с болтовней — этого, на его взгляд, вполне хватало.

Расчесывая зудящий лоб, он спустился в гостиную.

— Ты меня отравила.

Марго подняла взгляд от журнала, и кончик карандаша проткнул дырку в вопросе номер шесть теста на супружескую совместимость.

— Господи!

— Не угадала. Твой муж, ставший посмешищем. Знаешь, что за это будет?

Она знала. Знала с того злосчастного дня, когда сказала «да» в душном зале городского ЗАГСа среди приторных улыбок и пыльных цветов, способных перестоять не только ежедневную череду молодоженов, но даже египетские пирамиды. Марго знала и не спорила — она вообще редко имела свое мнение, и эта черта, по мнению Кирилла, была ее главным достоинством. Впрочем, ему не нравилось думать, что покорность жены куплена за платья и дорогие побрякушки. Мысль о любви доверчивой Золушки была приятнее, и, доставая из прикроватной тумбочки наручники и кожаную плеть, он почти искренне верил, что Марго мечтала именно о такой супружеской жизни.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

2.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Кровь скапливалась на краю стола и стекала вниз — тонкой густой струей, похожей на вишневый сироп. Но Кирилла никогда не тошнило при виде «сиропа».

Кирилл стоял на пороге кухни и думал: успеет ли он добежать до унитаза или же испачкает пол, который Марго утром натерла так, что глянцевые плитки кафеля напоминали зеркала. А еще он видел нож в руке жены — уродливое кривое лезвие в багряных кляксах. Нож поднялся над столом и рухнул вниз, рассекая хрустящие связки.

Голова упала в раковину.

— Открой окно, здесь воняет.

— Думаешь, твои потроха пахнут лучше? — Марго рассмеялась, складывая куски блестящего мяса в кастрюлю. — Все мы пахнем дерьмом, дорогой, беда в том, что некоторые пахнут им не только изнутри. Ты пойдешь к врачу?

Кирилл двинулся вдоль стола, пряча глаза от того, что еще полчаса назад было козлом и паслось на заднем дворе.

— Я же запретил делать это в доме!

Марго пожала плечами.

— Здесь удобнее, и я не хочу пугать соседей. Им и так не нравится, как пахнут мои деревья. Так ты идешь к врачу, дорогой?

Глотнув воды, Кирилл облил подбородок. Ему придется идти к врачу, пусть даже мысль об этом вызывала дрожь. То, что он увидел утром в зеркале, уже нельзя было назвать лбом: синюшно-багряная опухоль за ночь увеличилась втрое, кожа треснула, оставив клочья на испачканной кровью подушке, а в разрывах виднелось что-то влажное и склизкое цвета сырой говядины. Кирилл долго колебался, напоминая себе о горящих сроках и повышении, но приступы головной боли, от которых он едва не терял сознание, напугали его настолько, что он сделал то, чего не позволил бы себе, даже находясь при смерти: взял больничный на сутки за три дня до запуска рекламной кампании.

— Я смотрю, ты совсем перестала меня слушаться. Придется вечером снова учить тебя хорошим манерам.

— Но ведь я приготовила тебе завтрак!

Кирилл посмотрел в тарелку. Среди изумрудных листьев салата лежали глаза мертвого козла, голова которого все еще валялась в раковине, цепляясь рогами за вентили смесителя. Кирилл замер. Тошнота сжала желудок и разлилась горечью по языку. Кухня поплыла в сторону, сверкая, словно зеркальный шар, солнечными зайчиками кафеля и бликами на лезвиях ножей, висящих над разделочным столом. Она вращалась, расплывалась, и только козьи глаза — скользкие студни под тонкой прозрачной оболочкой — смотрели на него с белого фарфора. Живые и злобные, с черной полосой отвратительного узкого зрачка.

— Что это? — горло булькнуло,