После нас - хоть потом - Евгений Лукин

— Ну а эта медаль? — цинично вопросил он. — Она мне что, жизни прибавит?

— Пенсии она тебе прибавит! Ратмир осклабился по-бульдожьи.

— Между прочим, я тебя за язык не тянул, — сварливо заметил он Тимуру. — Сам о пенсии сказал. Финита! Отгавкался пес…

— Гавкнулся ты, а не отгавкался! — обиделся Боб. — Да тебе твоя фирма за одну косвенную рекламу золотой ошейник отлить должна! Какую газету ни возьми — везде: Ратмир из «Киника», Ратмир из «Киника»… А вспомни, как ты Джерри потрепал — из-за госзаказа! Да если б не твоя медаль, кто б их завтра на встречу пригласил? Отгавкался он!..

— Да я не о том…

— А о чем?

— О выборе. Сил-то все меньше. Сам чувствую. И хочешь не хочешь встает вопрос, на что этот остаток сил потратить. Либо спокойно выйти в тираж и доживать… -

Тяжелое рельефно вылепленное лицо виновника торжества смялось складками. — Доживать! — с отвращением повторил он. — На редкость мерзкий глагол… Доживать, дожевывать…

— Либо… — с любопытством глядя на медалиста, подбодрил Тамерлан.

— Либо, не дожидаясь пенсии, поставить точку, — угрюмо завершил тот. — Такую, чтоб запомнили… Ну а что я теряю? — взорвался он. — Несколько лет жизни? Да пошли они! — Поиграл желваками — и выпил.

Боб смотрел на него с испугом. Тимур вздохнул, воз вел глаза к потолку.

— Какой тамада пропадает!.. — посетовал он, обращаясь к тесаным камням свода.

Ратмир остервенело закусывал.

Дружеское застолье набирало обороты. Особенно шумно было в центре зала, где чествовали золотого и серебряного медалистов. Сейчас там под взрывы хохота кто-то озвучивал якобы восточный тост:

— Раньше, во времена произвола, женщина была за-кобелена! Теперь ее раскобелили! Раньше она была ни-кому-не-кобельна…

— Погоди! — потребовал Ратмир, закусив. — Давай разберемся. У натуралов специализаций было до чертовой матери: ищейки, овчарки, сторожевые… У нас специализация одна: шоу. Все, что мы делаем, мы делаем ради зрителей. А иначе получается искусство для искусства. Так?

— Ну, допустим…

— Поэтому соглашайся со мной, не соглашайся, — упрямо гнул он свое, — но истинный актер умирает на сцене. Писатель — за письменным столом. А настоящий пес должен умереть в ошейнике. И даже не умереть…

— Издохнуть?

— Погибнуть!

— Героически, да?..

Ответа не последовало — и на какое-то время все трое увязли в сложном молчании. Тамерлан озадаченно оглаживал кончиками пальцев неглубокую вертикальную бороздку, делящую пополам его широкий выпуклый лоб.

— Брат в гости приезжал… — казалось бы, ни с того ни с сего сообщил он наконец.

— Это который по телевизору выступал?

— Другой. Из-за границы. У них там псами не служат — в армии служат… Про лейтенанта рассказывал, сапера. Забитый лейтенант, запуганный: капитан ругает, майор ругает, все ругают. Зато мины — да? — один обезвреживал. Всем страшно, ему — нет. Едет на разминирование — радуется: начальства не будет, ругать некому…

— К чему это ты?

Тамерлан ухмыльнулся, повел косматой бровью:

— Знаешь, кто подвиги совершает? Я тебе скажу… Тот, кому терять нечего! Возьми этого… Рыжего Джерри, да? Вот пускай он совершает. А тебе есть что терять? Есть. Зачем тебе подвиг?

— Да не мне… — поморщился Ратмир.

— А кому? — подскочил Боб. — Хозяевам? Публике?

— Нет, Боб, нет! Просто, понимаешь… Все-таки существует нечто такое, что выше нас, выше хозяев, выше публики…

— Подвиг… — недовольно произнес Тамерлан и фыркнул. — Ты, Ратмир-джан, хоть раз подвиг видел?

— Я — нет. Но люди видели.

— А если видели, почему не помогли? Почему сами не совершили?

Ратмир опешил, задумался.

— Как таким людям верить? — подвел итог Тамерлан.

— Ты не увлекайся, не увлекайся!.. — слышалось из-за соседнего столика. — А то дыхнешь завтра на Президента…

В противоположном углу уже исполняли на два голоса «Плач одинокого лиса», причем припев у них выходил просто мастерски:

Яп, яп, яп, яп, юррр-йоу…

— Где еще один медалист? — кричала разрумянившаяся Мадлен, протискиваясь к трем приятелям с бокалом шампанского. — Куда дели моего Ратмира? А-а, попался, образина собачья! Дай лизну… — Расцеловала взасос, потребовала наполнить рюмки. — А чего один? Где рыженькая?

— Работает… — уклончиво отозвался Ратмир.

— Это она опрометчиво… — сказала Мадлен, устремив на него сквозь белые пряди челки черные влажные глаза. — И почему я не боксерша?.. Эй! Чего такой мрачный?

— Памятник хочет, — сухо объяснил Боб, от волнения тоже заговорив в отрывистой манере Тамерлана.

— Ну так за чем дело стало? Сейчас скинемся!

— Посмертно хочет.

— Что-о? — Миниатюрная блондинка с шутливой угрозой подалась через стол к Ратмиру. — Опять скулить вздумал?.. А вы чего молчите?

— Да пытались ему мозги вправить… Мадлен с сожалением оглядела сидящих.

— Нашли что вправлять! Эх, господа кобели, господа кобели…

Тут бронзовый призер почувствовал, как кто-то тихо, настойчиво поталкивает под столом его колено. Это добрая душа Боб подсовывал ему ключи от своей холостяцкой квартиры. Ратмир поблагодарил приятеля улыбкой и отрицательно качнул головой.

— Мне еще в кругу семьи обмывать, — сообщил он, поднимаясь. — Так что уж простите великодушно…

Расплатился и, попрощавшись, направился к выходу. Трое молча смотрели ему вслед.

— Что-то не нравится мне он сегодня, — честно сказала Мадлен. — Как бы чего не натворил…

— Не натворит, — мудро предрёк Тимур. — Много творил… Красиво говорил… Значит, не натворит.

К пяти часам Ратмир входил в родной подъезд, неся с собой пластиковый пакет, отягощенный бутылкой коньяка, банкой фаршированных оливок, нарезкой семги и лимоном. Исполненный сомнений, нажал кнопку лифта. Ждет или уже успела надраться? Сердце подсказывало: ждет. Рассудок мрачно бубнил: надралась. Пока доставал перед дверью ключ, сомнения переросли в тоску и досаду на самого себя — за дурацкую свою обязательность и отказ от деликатного предложения Боба.

Звонкого приветственного лая на сей раз не последовало. Ах да, сегодня ж бега! Следовательно, Лада со всем ее выводком сейчас на борзодроме — болеют за Обругая. Ратмир отпер дверь, и угрюмая правота рассудка начала подтверждаться уже с порога — из кухни повеяло теплым смрадом чужой гульбы: перегар, многослойный сигаретный дым и, кажется, даже погашенный в закуске окурок — самое мерзкое в быту, что мог себе представить некурящий Ратмир.

Пригнув лобастую голову и чувствуя, как подергивается шкура на загривке, шагнул навстречу неизбежному. Регина в полупрозрачном халатике на голое тело сидела, уронив голову на грудь и выставив тонкие прямые ноги в шлепанцах чуть ли не на середину маленькой кухни. Одна бутылка водки была пуста, другая ополовинена. Громоздящийся за столом дядя Артур встретил родича радушным оскалом, бесстыдно предъявляя на обозрение неполную зубную формулу. Как его, пса позорного, с такими клыками еще с работы не погнали?