Путь к вершинам - Геннадий Петрович Исаков

class="p1">— Ну уж, — с явным недоверием тянет Винтя, отлично зная, что настоящие разведчики снабжены рацией.

— Вот послушай, какую историю рассказывал мне дед.

Было это в гражданскую войну. Дед тогда учился в школе, которая только называлась, в общем-то, школой, а располагалась в обыкновенной деревенской избе.

Однажды пришли ребятишки на урок, а им говорят: учительница захворала с голодухи. Обрадовались они, что спрашивать их не будут, с криком «ура» выскочили на улицу. Вдруг, видят, скачут двое всадников. Подскакали, один спрыгнул с коня, поводья отдал другому и остановил ребят. То был Василий Иванович Чапаев.

— Хорошо кричите, — говорит, — наверное, учительница за успехи похвалила?

Узнав, в чем дело, нахмурился, позвал всех назад в избу, долго ходил по классу туда и обратно.

— Скажите мне, у кого из вас в семье веселятся из-за болезни родных? Нет таких? Почему же вы радуетесь, когда у вас глава семьи заболела?

Дети переглядываются, не понимают. Какая глава, какой семьи?

— Вы и есть одна семья, — сказал Василий Иванович. — А учительница вам мать. Она вам помогает с раскрытыми глазами в жизнь идти, добиваться самого лучшего счастья.

— Мы тому радуемся, — оправдываются все, — что домой можно бежать.

Еще больше помрачнел Чапаев.

— Значит, нравится вам бездельниками быть, барчуками? Мы воюем, себя не жалеем, лишь бы вы грамотой владели. Вот у тебя отец где? — спрашивает самого вихрастого. — Казаки зарубили? Как он, должно быть, ученым хотел тебя видеть!..

Совсем притихли ученики.

— Так вот. Должны вы свою промашку немедленно исправить.

Рассадил он детвору, ходит, смотрит.

— Я сам вас проверю, задержусь на часок, хотя на фронт спешу. Выучите отлично!

Когда все кончили заниматься, обрадовался:

— Теперь можете кричать «ура».

Но никому кричать уже не захотелось.

…У Винти сведены брови, взгляд где-то далеко.

— Сам Чапаев… Ты позвони мне завтра, пап, в три часа. Обязательно позвони!

8

А потом пришел Грибановский.

— Мне Винтю, — сказал он, дергая вверх-вниз молнию на куртке, в чем не было, кажется, никакой необходимости. И добавил: — Срочно.

Что там еще они задумали?..

СЕКРЕТ ГОЛУБОГО ОГНЯ

Отряд не понял, отчего пламя костра вдруг стало голубым, и невольно ахнул:

— Командор, смотрите!

— Командор, в чем секрет?

Ребят, я хотел полагать, не могло удовлетворить прозаическое объяснение, они жаждали чуда. И я принял таинственный вид.

— Хотите рецепт? Нужно взять немного лунного света, прибавить щепотку воображения, позвать на помощь ветер, не знающий покоя, и… Такое пламя никогда не погаснет!

Я только что, совсем не ожидая эффекта, бросил в костер старые батарейки от карманного фонарика. Но промолчал об этом…

В логу сонно бормотал ручей, зарождавшийся неподалеку, на морене давно отступившего ледника. Самоцветный купол углей взрывался, когда его ворошили палкой, и с торжествующим гудением посылал в ночь трассирующие очереди искр. Огромными чудовищами вставали вокруг, обступая наш лагерь слабо высвеченные пламенем ели.

Такая картина не могла не понравиться. Жумадил ушел в темноту и вскоре появился с рыхлым пнем, волоча его по траве. Не разгораясь, пень чадил, но искр от него было замечательно много!

Мы впервые выбрались в горы с ночевкой. В тенях Сары-Сая еще встречался снег, кое-кто промочил обувь. На воткнутых у костра палках теперь сушились кроссовки и кеды. Со стороны могло показаться, что мы лежим, задрав ноги кверху.

Увидел бы это Николаша, он бы трижды проклял себя за оплошное благословение нашего туристического предприятия. Николаша — классный руководитель моих спутников, он же Николай Никитович, он же Ни-Ни. Последнее имя особенно подходит ему: он гораздо чаще запрещает, чем разрешает. Залысины придают его лбу форму гитары.

Однажды мы с ним разговорились о хилости наших детей.

— Конечно, сейчас, когда в атмосферу выбрасывается столько окиси серы, их здоровье беспокоит нас, — с чувством огорчался он. — Но до чего ж мы занежили их! Один тут недавно высказался: у меня насморк, а родители все равно в школу посылают… Им развиваться надо, а они справки об освобождении от физкультуры достают!

Однако предложенная мной вылазка в горы смутила его неслыханной дерзостью. С этими слабаками?! Главное чудо, признаться, заключается в том, что он все же написал директору школы заявление, узаконив наш поход и приняв половину ответственности на себя. Я даже зауважал его за это.

Горы были рядом, а не далекими и чужими, как прежде. Отогревшиеся девочки резвились, требуя, чтобы чай им подавали прямо в палатку. Но желающих совершить этот подвиг что-то не находилось.

Жумадилу еще по дороге попались поломанные, брошенные кем-то санки, он прихватил их с собой, и ему не терпелось опробовать свою находку на белевшем в логу старом лавинном выбросе. Весна стояла затяжная, прохладная, и валы сорвавшегося с кручи снега не таяли. Видеть такое в конце мая доводилось не каждому. Тут вообще все иное, небывалое. Затем и шли.

Из шестнадцати записавшихся в поход добровольцев пришли девять. Произошел полезный естественный отбор. Неплохо, всего одна из приготовленных палаток оказалась лишней. Автобус организовали другие родители, так что мне отводилась только роль Дерсу Узалы.

Путь я выбрал попроще, но и он дался нелегко. За первой развилкой ущелья влезли в заросли колючих кустов, полчаса со стоном продирались сквозь них. Сначала я отстал, чтобы подбирать «павших», потом ушел вперед, чтобы не слышать жалоб и упреков. Но сзади начало доноситься заливистое ржание.

Чего они там веселятся? Оказывается, поскольку положение было безвыходным — домой все равно уже не повернешь, — наш «хвост» мудро стал изображать восторг от происходящего… Ближе в верховьям Сары-Сая пришлось карабкаться на четвереньках. И это сразу окрестили экзаменом на титул архаров (честь именоваться архаровцами некоторые уже заслужили раньше).

Маршрут, впрочем, выбран был не без умысла. Я давно замечал, что на подъем люди ступают след в след. А чуть станет положе — разбрелись, рассеялись, у каждого индивидуальный вкус. Крутые подъемы нужны обязательно. Когда нам трудно, мы едины и дружны. Конечно, сейчас неизбежны трагические охи, а потом окажется, что все было прекрасно, — лучше всего запоминаются именно трудности.

Меня беспокоил Тютьков. Он плелся с огромной сумкой и не отдавал никому поклажу.

— Это — Гульнаркина, — задыхаясь, шепотом сказал он. Девчонка, забыв про своего рыцаря, шагала впереди. Она обула новенькие туфли с каблуками и, кажется, начала стирать ноги. Предупреждал ведь, не послушалась!

Жумадил всю дорогу держался возле меня. Интересовался, где и в каких бывал я горах, имею ли спортивные достижения, и несколько раз принимался рассказывать, как ходил однажды к скалам Три Брата. Радовался, что его спрашивали, ощущалась ли там разреженность воздуха, и охотно пояснял, что до четырех тысяч метров