Путь к вершинам - Геннадий Петрович Исаков

придавали сопке вид в прямом смысле слова блистательный. Может, и сейчас таится где-нибудь чудесная жила, терпеливо ждет открывателя… Разуй глаза, Петрович!

Работает Беломестнов инженером в районной «Сельхозтехнике». Его ценят за исполнительность и аккуратность. Похоже, в нем умер великий путешественник, но членом Географического общества он все-таки стал, регулярно заявлял о себе сообщениями про диковины родной стороны, не удостоенной внимания признанных ученых.

Как самую счастливую пору вспоминает он отпуск, проведенный на островке посреди дальнего озера в тайге. Помимо него, здесь обитали молодая лиса, полтора десятка ондатр. Поохотился на славу. Все выстрелы достигли цели, потому что это фоторужье. Вот лиса высунула нос из-за куста и смотрит пристально. Она же, хвост трубой, мчится по берегу. Ондатра с камышинкой в зубах плывет, энергично рассекая воду.

Вот лупоглазый филин, в профиль и анфас. Жутковатое пернатое. Чтобы поймать его на мушку, понадобилось просидеть всю ночь в промозглой дыре, не смея шевельнуться или чихнуть. Птенец крачки в гнезде, большеротый, озирающийся с явным любопытством. Барсучок в березовом бельнике. Бабочка со сложенными пестрыми крыльями, лесная беззаботная франтиха…

Умеет он передать предзимнее чувство, рассеянное в октябрьском воздухе, особую отчетливость зрения, охватывающего в эту пору необыкновенно широкое пространство. Снят осинник, да так, что слышишь всхлип дождя в поредевших кронах, шуршание палого листа, сплошь покрывшего землю, бранчливое стрекотание сороки. Хочется подставить руку под снежинки, кружащиеся с важной медлительностью. Зовет за собой неизвестно чей след в сугробах и прыткий мартовский ручеек, вьющийся меж камней.

И вдруг — кадр с экскаватором, который выглядит миниатюрным на дне рукотворного ущелья-карьера, вдруг — вереница вагонов на сходящемся у горизонта клине рельсов… Диссонанс? Или утверждение красоты сотворенного человеком наравне с красотой существующего извечно?

Неподалеку от карьера до сих пор проглядывают былые примитивные шахты, ныне заброшенные, провалившиеся, залитые водой. Их историю Беломестнов, равно приверженный к преданиям и новизне, восстанавливал по крупицам. Начиная с того памятного лета, когда у местного охотника жарче дров разгорелись черные камни у сурчиной норы.

Открытые разработки похожи на лунный кратер. По уступам чаши с неровными, огрызенными краями проложены рельсовые пути. Длиннорукие экскаваторы, брякая затворами ковшей, врубаются в голубоватую породу и обнажают пласты, вычерпывая из них миллион за миллионом тонн. Чтобы оценить это, нужна точка отсчета, без взгляда назад не обойтись. Нужен фон для полного портрета. К тому же беспамятье никого не красит.

Здешний уголь рассыпается на лепестки, на стружки вроде древесных, и лишь там, где его примяли стальные гусеницы, блестит вороновым крылом. Стены в забоях потрескивают, шепчут падающие крупинки — о ком, о чем? О морях, что плескались тут в непостижимой давности, о переменившейся судьбе вчерашнего захолустья?..

И золотишко моют в горах. Не так давно старуха Овтеева Асклиада Евлампиевна, бывшая владелица приисков, указала перед смертью на два месторождения, известные только ей. Все ждала «настоящей» власти — но жизни ее на это не хватило.

Петрович грел пузо на солнце, гонял Жульку, ходил купаться в ручье. А потом безапелляционно запросился вон от пещеры: дураков нет живыми под землю торопиться, разгребать завалы в преисподней…

Втайне Беломестнов надеялся не только здесь покопаться вместе с ним, но и навестить знаменитые Кличкинские ямы. Их зола, кости животных и выдолбленные в стенах ниши наводят на предположение, что люди находили в них приют много веков назад. И ошибся в парне. Ничего ему не хочется, на все ему плевать. В серьезном деле на него рассчитывать не приходится. Удовольствуется такой пустой, никчемной жизнью… Ремня б ему, паршивцу, вот где неисчерпаемый резерв педагогики!

Права сестрица, запоздало признавая, что мальчишек должны воспитывать мужчины. Мужа она прогнала давно. Рассказывает, по пьяной лавочке ударил ее за что-то — не простила. Красиво, благородно излагает. А может быть, он сам понял, что заехал не в те ворота. Мужик был неплохой, честный, маленько простоватый, торговых выгод не ценил.

Как там ни верти, пацан остался без отца. Папаша приходил мириться, просился назад: женщина, с которой он сошелся, тоже раскусила его и бросила, обобрав подчистую… Сын только его отчеством и отмечен. Маленький Петрович был золотым. Как и когда увела его кривая стезя, никто не заметил, и — куда она может завести?

Впервые Беломестнов испытывал такое удручающее бессилие. Ни на одну его попытку контактов Петрович не откликнулся.

— Как ты относишься к дельфинам?

— А почему я должен относиться к ним?

— Потому что ты человек!

Ноль реакции.

Придя в мастерские «Сельхозтехники», — здесь можно было бы и поработать месяцок, если есть интерес к железу, — племяш кисло попинал колеса «Кировцев». Зато проявил активность в клубе, крупно побив двоих ровесников из-за удобного стула. Не в драке беда. Лицо у него было при этом плохое. Бил скучающе, расчетливо, ушел не досмотрев кино, лениво жуя лиственничную смолку.

Застигнув его за упражнениями в швырянии ножа — исколупал всю дверь в квартире, — дядя чуть не упал: зачем? В разведчики, что ли, собирается? Там таких даром не надо! И вообще проявил себя сущим бедствием. Разыгрывал какую-то глупую комедию. Не может же нормальный человек быть настолько бестолковым! Пускал ли он когда-нибудь кораблики по лужам, дуя в паруса, стремился ли к звездам? А если стремился, то куда все это делось?

«У мужчин должны быть свои сыновья», — с грустью подумал Беломестнов о себе и неудавшейся семейной жизни, на память от которой остались только фотографии. Иначе непоправимо выпадает из судьбы что-то существенное, такое, чему нет счета и цены…

В Холгонскую пещеру он увел Петровича почти силой, зная, какое благотворное способна она оказывать влияние, как в ней душа очищается от болячек.

Начинается она с четырехметровой карстовой воронки — наподобие тех, что остаются после взрыва увесистой авиабомбы. Покрытый наледью пол плавно нисходит вглубь. Там невиданный, приснившийся и непостижимо явившийся в реальность мир! Жулька тычется в ноги, как бы спеша, подталкивая вперед.

Сталактиты образуют целый лес, в котором никогда не шелестевшие листвой и не слышавшие птичьего пересвиста деревья растут вершинами вниз. Лабиринт зовет дальше, но перегораживается провалом. Звук падения от брошенного камня доносится нескоро.

Где-то нежно выводит мелодию скрипка. Или почудилось, звенит в ушах? Подают голос неведомые певцы на неведомом торжественном языке, потерянно взывая к свету, ко всесогревающему солнцу. Это — своеобразная эолова арфа. Потоки воздуха обвевают сталактитовые струны, видимо из второго, вызывающего сквозняки входа в подземный концертный зал.

Сталактитовые хоралы… Отчего-то приходят в голову мысли о бессмертности, неистребимости бытия…

Петрович, упираясь коленом в один из немногих в пещере сталагмитов, тянул к себе его верхушку. Беломестнов взбешённо перехватил его руку, но не