Улыбочку! - Омер Барак

смог произнести: «Скажи, эта квартира всегда была такой огромной и пустой?», когда мы наконец добрались до дома.

Не говоря ни слова и даже не выпив воды – обычай, которому она неизменно следовала все эти годы, – Яара заползла в кровать, легла на бок и закрыла глаза, а когда я спросил, не надо ли чего, тихо ответила: «Закрой, пожалуйста, дверь, хорошо?», не поинтересовавшись, не надо ли чего мне.

Я не виню ее, но как же мне это было необходимо, Господи!

Я смотрел на то, что у нас осталось, но видел лишь то, чего у нас нет и больше никогда не будет.

Вот столик для пеленания, который мы не купили, чтобы не сглазить, но уже знали, где он будет стоять.

А вот игровой коврик, который должен был заменить уродливый красный ковер, купленный нами за восемь фунтов (ужасно дорого для такого барахла, решили мы) на блошином рынке.

Мне казалось, что диван, на котором я сидел, и кровать, на которой лежала Яара, разделяют не три шага, а триста километров. Непрерывно думая о том, что можно сделать, чтобы Яара снова стала счастливой, я с ужасом получал один и тот же ответ – ничего.

Но ведь должно же быть хоть что-нибудь, ведь всегда что-то находилось, решил я и, накинув пальто, вышел на улицу. И обнаружил, что уж если квартирка наша показалась мне огромной, то улица стала и вовсе бесконечной, ужасно шумной и угрожающей.

Услышав доносившийся с детской площадки скрип качелей, я понял, что никогда не буду катать на них свою девочку.

А увидев в конце улицы паб под названием «Гордость Пэддингтона» (он мог гордиться хотя бы тем, что, несмотря на то что никто, кроме нас с Яарой, туда не заходил – мы специально проверяли это, и не раз, – он продолжал существовать и был открыт в любое время суток), понял, что никогда не поведу ее туда завтракать.

А еще она никогда не постучит в дверь своих бабушки с дедушкой и не увидит в их глазах искру счастья, оттого что внучка приехала их навестить.

А может быть, их лица просветлеют еще и оттого, что вместе с ней приехал ее отец.

Ведь я еще ни разу в жизни не видел, чтобы они гордились мной.

А теперь упустил и эту последнюю возможность.

Вскоре без всякого предупреждения начались приступы. Нажав во время напряженного дня съемок на спуск фотоаппарата, я вдруг услышал в своей голове: «Вы хотите, чтобы я вас сфотографировал?»

И тут же все в груди у меня сжалось, воздух перестал проходить в легкие, сердце бешено заколотилось, мысли куда-то испарились, а вместо них перед глазами, словно неоновая вывеска в ночи, горела эта единственная фраза.

Я старался как-то ужиться с этими ощущениями, пытался абстрагироваться от них, но приступы становились все сильнее, и в конце концов я стал видеть перед собой лишь спину девочки в красном платье, раскачивавшейся, смеясь, на качелях, и желать только одного – сделать фотографию, на которой мы с ней оказались бы вместе.

Но каждый раз, нажимая на спуск фотоаппарата, я обнаруживал, что его заклинило.

И пока я разбирался с ним, девочка исчезала.

После четвертого или пятого приступа в течение месяца на меня свалилась новая напасть – я стал бояться фотоаппарата. Когда же я сказал Яаре, что хочу сделать небольшой перерыв, она безразлично ответила, не отрывая взгляда от экрана мобильника:

– Кто знает, Йони, может, тебе и впрямь так будет лучше.

И одной этой фразой она воздвигла между нами непреодолимую стену. Только ни я, ни она об этом еще не догадывались…

– Они не поймут, – дал я самый честный ответ, на который был способен.

– Где ты видел родителей, которые это не поймут? – изумилась она.

– Я и сам с трудом это понимаю.

– Ты действительно боишься, что они тебя не поймут? – спросила Лираз, осторожно поставив чашку на стол. – Или боишься того, что они здесь?

– Это как-то связано с вашим расследованием?

– А если я скажу, что да, ты мне ответишь?

– Нет.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Вы действуете мне на нервы.

– Спасибо.

– За что? – вконец запутался я.

– За то, что предложил последить. Очень мило с твоей стороны.

– А-а-а, – протянул я, отхлебнув наконец кофе, который превзошел мои ожидания. – Мне не хотелось, чтобы вы упустили свою медаль или что вам там за это полагается.

– Двести восемнадцать миллионов евро, – не моргнув, ответила Лираз.

– Что?

– Чем выше рейтинг безопасности лайнера, тем меньше ему приходится платить налогов и прочих сборов. Можно быстрее зайти в порт, что позволяет экономить топливо, получать миллионные скидки от международной круизной ассоциации. Учитывая, что за время ковида эта индустрия потеряла семьдесят семь миллиардов долларов и только в этом году семьдесят компаний прекратили свое существование, это то, что дает нам возможность дышать, Йони.

– Вообще-то, дальше первого предложения меня не хватило.

– Видишь вон ту официантку? – вздохнула Лираз, кивая в сторону открытой двери. – И того парня, что стоит рядом с ней? И вон того, что раскладывает йогурты? Все они – мои друзья, и у всех был ужасный год. В одной только индустрии туризма за год уволили полмиллиона человек. Представляешь? Полмиллиона. Так что приз, который мне дадут, – это возможность для всех, кто трудится на этом корабле, накормить своих детей и быть уверенными, что пока они не останутся без работы.

– Простите, – промямлил я, опуская глаза. – Я не знал…

– Мне надо сделать обход, убедиться, что все в порядке, – произнесла Лираз, доставая из кармана рацию. – Ну а медаль от меня не уйдет.

– Так вы хотите, чтобы я тут последил, или…

– Делай что хочешь, – Лираз распустила волосы и снова собрала их в конский хвост, – только не устраивай представлений.

Не беспокойся, Лираз.

Не стану я устраивать никаких представлений.

Я просто посижу тут, пока Яара не войдет в эту дверь.

А когда она в нее войдет, я тихо встану, подойду к ней, зацеплю мизинцем ее мизинец, и все вернется на круги своя. Без всяких там представлений. Она забудет своего нового парня и вспомнит, как мы жили вместе. Мы разойдемся по каютам, сложим вещи, возьмем такси до аэропорта, в котором она протянет мне свою руку, и купим два билета до Лондона в один конец.

Она просто не может не войти в эту дверь, не увидев меня.

Так что мне остается только сидеть и ждать.

А уж на это даже я, даже в теперешнем моем состоянии, способен.

15