Улыбочку! - Омер Барак

придет выпить кофе, ей не удастся ускользнуть от меня незамеченной.

– А я и не собираюсь, – посмотрела на меня Лираз с безразличием, смешанным с чем-то вроде жалости, и подозвала одного из официантов.

– Я имею право находиться здесь, как и любой другой пассажир круиза, – не унимался я, дрожа всем телом от усталости пополам с напряжением. Левое веко продолжало непрерывно дергаться.

На стол опустились две дымящиеся чашки кофе, и Лираз с громким шумом сделала первый глоток.

– Кофе в Лимассоле – дерьмо, – произнесла она, придвигая ко мне чашку. – Пей лучше наш.

– А он не отравлен? – спросил я, с подозрением глядя на чашку.

– О чем это ты?

– О кофе.

– Разумеется, Йони, – поменяла местами чашки Лираз. – Угадал.

– Но ведь пистолетом вы мне угрожали?

– Верно. – Опустив глаза, Лираз отпила из чашки, поначалу предназначавшейся мне. – За это я прошу прощения. Я устала, нервничаю и до сих пор уверена, что эта сволочь Ави попытается что-нибудь подстроить.

В лучах восходящего солнца, проникающего в зал сквозь огромные окна, ее глаза вдруг показались мне розовыми. Не красными, как у человека, не спавшего целую ночь, а розовыми, как у того, кто не спал годами. На лбу проступала синяя жилка, которую я раньше не замечал. Пряди прежде собранных в конский хвост волос растрепались во все стороны. Глаза непрерывно оглядывали зал, стараясь не пропустить ни одного подозрительного движения, а напружиненное тело было в любой момент готово к прыжку. Я хотя бы отдохнул, пока лежал в лазарете, а эта женщина явно не сомкнула глаз с момента отплытия, а может быть, и того раньше.

– Я послежу, – рассеянно произнес я.

– Что? – удивленно спросила Лираз.

– Я могу… Я и так жду… Так что… Если вы хотите…

– Кончай заикаться, Йони!

– Я могу последить за залом, – сказал я, выпрямившись и набрав полную грудь воздуха. – Я все равно буду здесь сидеть, а вы всю ночь не спали.

И впервые за все время нашего знакомства я увидел, как Лираз улыбнулась. По-настоящему, а не прежней скупой улыбкой, когда она на секунду искривляла губы и тут же снова принимала серьезное выражение лица.

– Ты на такой работе и трех минут не продержишься, – отмела она мое предложение и сделала еще глоток.

В зале находилось всего пять человек. У правой двери стояли два официанта со списками пассажиров, а два других входа были закрыты.

– Лираз, я не думаю, что то, чего вы ожидаете, может произойти.

– Погоди. – Сложив руки на груди, она посмотрела на часы, показывающие без пятнадцати семь. – Ты еще не видел очередь за яичницей.

– Им вы тоже станете угрожать пистолетом?

– Нет смысла, – улыбнулась Лираз и отпила еще один глоток. – Этих надо сразу электрошокером.

– Знаете, это как-то не…

– Йони, – прервала меня она.

– Что?

– Кто же скрывает такие вещи от родителей?

Не знаю, Лираз.

Я совсем не собирался что-то скрывать, но обычно во всем, что касалось новостей из моей жизни, и особенно хороших новостей, они воздвигали вокруг себя забор из колючей проволоки под напряжением, жалившим меня тогда, когда я ожидал этого меньше всего.

А уж после четырех лет борьбы с бесплодием, которая и без того повлияла на все сферы наших с Яарой взаимоотношений, когда после бесконечного количества уколов мы все же добились желаемого результата, вливать в нее, фигурально выражаясь, желчь родительского безразличия мне и вовсе не хотелось.

Очень может быть – кто знает, они все же мои родители, – что они бы порадовались за меня.

Но может быть, и нет.

А мне тогда совсем не хотелось рисковать.

Я прямо слышал, как мама говорит, что Яара получит теперь доступ к семейному банковскому счету, что ей заранее жаль нашего ребенка, потому что я не только семью, а и себя-то самого содержать не в состоянии, что без бабушки с дедушкой его некому будет покормить и уложить спать, что хватит заниматься глупостями, пора найти настоящую работу, потому что фотография – это не профессия, я школу-то едва окончил, где уж мне мечтать о чем-то более серьезном, требующем университетского диплома.

Разумеется, я бы обо всем им рассказал. Ведь они все же мои родители. Но пока я решал, как и когда это сделать, прошло три месяца, а потом и все пять, и «нам надо что-то сказать» сменилось на «мы должны объяснить, почему ничего до сих пор не сказали».

И когда секретарша в больнице Святой Марии спросила, хочу ли я кому-нибудь сообщить о том, что случилось, мне захотелось услышать лишь один голос – голос моей матери.

Но обстоятельства сложились так, что трубку в тот раз поднял отец.

– Слушаю, – пробурчал он равнодушно.

Она умерла, папочка. Моя дочь умерла.

– Алло!

У меня все болит, папочка.

– Кто это?

– Э-э-э… – Мои губы тряслись, и произнести что-либо членораздельное не получалось, ведь одно дело знать, что твоя дочь умерла, и совсем другое – говорить об этом вслух. – П-папа…

– А-а-а, – он даже не попытался скрыть свое разочарование, – это ты. А я-то думал, что звонят из телефонной компании. У нас опять сломалась эта штука, ну как ее… Та, что дает доступ к интернету.

– Послушай, папа…

– Каждый раз они приходят, копаются в этой своей коробке, и что в результате? Все начинается сначала.

– Пап, я в…

– Ну чем, спрашивается, было плохо раньше? Жили себе прекрасно без этого вашего интернета-шминтернета. Вот говорим же мы сейчас по обычному телефону, и ничего не ломается.

– Папа, мне надо, чтобы…

– Мамы нет дома, – перебил он меня, будто не мог даже представить, что мне тоже есть что сказать. – Ушла на какой-то кружок. Рисование, что ли… Бесплатный. Ты ведь знаешь свою мать… Я скажу ей, что ты звонил.

– Я…

– Там починятель этот пришел, Йонатан. Позванивай хоть иногда, спрашивай, как у нас дела, хорошо? А то ты свою мамочку совсем убьешь… Заходите… Вот в этой комнате…

Гудки…

И все пошло вразнос.

Яара, как всегда, пришла в себя быстрее, чем ожидалось. Врачи говорили о десяти днях госпитализации, некоторые даже настаивали на двух неделях, но утром пятого дня мы уже ехали домой в черном лондонском такси. Яара сидела, обхватив руками опустевший живот, и смотрела на дождь за окном. Уцепившись мизинцем за мизинец Яары, я попытался сделать так, чтобы она протянула мне свою руку, как мы делали во время всех поездок на такси, но она лишь грустно улыбнулась, посмотрела на меня глазами унылыми и серыми, как тучи за окном, и прошептала:

– Спасибо, Йони, не надо.

А я не смог сказать: «А мне надо».

Как не