И хватит про любовь - Эрве Ле Теллье

устрашится значительности слов, которые готовы слететь с ее губ, и у нее не хватит духу уйти.

Но Луиза найдет слова – и первые, и следующие за ними. Она заранее решила все проблемы: с детьми, с квартирой – обо всем подумала. Он попросит дать ему еще один шанс, скажет, что изменится, что все можно начать сначала. А она скажет, что дело не в нем. А в ней самой.

Ив

Ив снова стал писать. Он вычитал, что в Абхазии, очень маленькой бывшей советской республике на Черном море, играют в особую разновидность домино, какой нигде на свете больше нет. Прежде всего, число наборов обычного домино из двадцати восьми костей равно числу игроков минус один. Один, если играют двое, два – если трое, и т. д. А главное, в абхазском домино можно взять из выложенной на столе цепочки любую кость и разыграть ее снова. Например, когда игрок, дважды “сходив на базар”, все равно не может выложить ни одну кость. После изъятия кости образуются две цепочки, и игра продолжается с обеими. Более того, каждый игрок вправе выложить имеющийся у него дубль и начать еще одну, независимую цепочку. Игра очень сложная, допускает блеф и заканчивается, когда “на базаре” не остается ни одной кости. Обычно партия продолжается очень долго.

Ив задумал написать роман с шестью персонажами. Каждому будет присвоен номер, от одного до шести, как на костяшках домино, а пустышка будет обозначать второстепенных персонажей, каждый раз – различных.

Роман будет строиться как партия в абхазское домино: дубль – это глава с одним персонажем, обычная кость с двойным числом – глава с двумя персонажами, в редких случаях – с тремя, если один из них ничего не говорит и не действует. Дубль пусто-пусто – интересный случай: он означает главу с двумя или только с одним второстепенным персонажем. Ив выбрал партию, сыгранную на турнире в Сухуми в 1919 году, в которой участвовали две команды по два игрока. Она знаменита тем, что длилась два часа, что в ходе ее были образованы три цепи и что кости 1–3 и 2–6 были разыграны несколько раз. Ее описал в двадцатые годы абхазский писатель Дмитрий Иосифович Гулиа в рубрике, которую он вел в газете “Апсны”. Ив назовет роман “Абхазское домино”, но ничего не расскажет читателю о его структуре. Тем более что он никогда ничего не соблюдает полностью.

Когда он объяснил свою конструкцию Анне, она покачала головой:

– Слишком сложно. Ни к чему. Милый мой гой, ты стараешься изо всех сил, чтобы твои книги не продавались. Ну и название трудно запоминается.

– Ничего не трудно! Что такое “домино”, знают даже дети, а “абхазское” звучит красиво, интригующе.

– Я не согласна. Придумай что‐нибудь попроще. Это книга про любовь?

– Да.

– Тогда поставь в заглавие “любовь”.

Однажды Ив увидел в книжном магазине, около кассы, сложенные в стопку экземпляры своего поэтического сборника с написанной от руки табличкой: “Выбор продавца”. Иву стало забавно, он показал табличку Анне и тихонько сказал:

– Вот видишь, кое‐что продается.

Анна пришла в восторг и тут же выпалила, обращаясь к продавцу:

– А вы знаете, что перед вами автор?

Ив обомлел. Он мог бы просто улыбнуться, отделаться шуткой, но хотелось ему одного: провалиться сквозь землю. Как будто на него снова обрушилась мучительная материнская гордость по поводу “дела Кеннеди”. Зря он надеялся, что вырос.

Анна хотела бы видеть его более светским, более блестящим. Ей было важно, чтобы он желал успеха, пожалуй, даже важнее, чем сам успех. Однажды она призналась, что хоть ей и стыдно, но…

– Если бы ты стал знаменитым, я бы наверно уже была с тобой.

Он тогда безнадежно развел руками. И вспомнил любезно-жестокие слова своего приятеля-англичанина, обладателя коллекции старинных автомобилей и многократного плательщика алиментов. Когда Ив представил ему Анну, он сказал:

– My dear, эта женщина – “Бугатти”. A lot of maintenance[18].

Бывают дни, когда ей все не так. Картина на стене – “какая пошлость!”; книга на полке – “только не говори, что тебе такое понравилось”; четыре пачки спагетти в кухонном шкафу – “да это какой‐то бзик!”; и даже манера Ива облизывать чайную ложку, когда он ест йогурт, – “так смакуешь – противно смотреть”. А если Ив за рулем пустит машину, на ее вкус, слишком быстро, она вздыхает:

– Разве могу я доверить тебе везти моих детей?

Как хотелось бы Анне восхищаться им так же, как она восхищается Станом, его научным весом, уважительным отношением пациентов. Его исследованиями сетчатки, которые “спасут тысячи людей”.

Стан безупречен, безупречен во всем. Малейшая его оплошность приводит ее в отчаяние. Как‐то раз в воскресенье Стан затеял с детьми испечь пирог “четыре четвертинки”: четыре яйца, ¼ кг муки, ¼ кг сливочного масла и – роковая рассеянность – ¼ кг соли… Пирог и на вид получился странноватый. А когда Анна попробовала, то скривилась, выплюнула кусок и так рассвирепела, что перепуганные дети убежали в свою комнату. На следующий день она рассказала об этом случае на сеансе у Ле Галя и ужаснулась тому, что у нее снова, при одном только рассказе, наворачиваются слезы.

Тома в тот день почувствовал, что Анна на пределе, и испугался, как бы она и в самом деле не ушла от Стана, тогда как она была еще в состоянии всего лишь сменить одну фигуру отца на другую аналогичную, – на этой стадии для нее только и существовали фигуры отцов и любовников. Ив относился ко второй категории. И Ле Галь предостерег пациентку, что делал крайне редко: – Бывает, Анна, что женщина меняет мужчин лишь для того, чтобы не меняться самой.

Ив, как всегда по четвергам, ждал Анну после ее сеанса у психоаналитика. Она ему сразу же все рассказала, и он понял, что Ле Галь прав и она не готова к такому прыжку очертя голову. И вот Ив, тот самый Ив, который так желает Анну, чуть ли не благодарен аналитику за то, что он удержал ее.

Ива частенько раздражает требовательность Анны. Она очень боится, что с ним “станет бедной”.

В тот день, когда она ему в этом призналась, он поглядел на нее удивленно, стал убеждать, что это необоснованный – и недостойный ее! – страх, но она возражала, озабоченная всерьез:

– Мне нужна надежность. Иначе я не могу жить. Это мой невроз. И я стараюсь над ним работать. Пожалуйста, не сердись на меня за это. Хочешь знать точно, чего я боюсь, если буду жить с тобой? Боюсь падения – вот точное слово.

Падение, крах, деградация. Ив вздыхает: какой богатый и жестокий синонимический ряд.

Они не согласны во всем. Ив не до конца расстался со своим юношеским троцкизмом, Анна терпеть