Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

а от филармонии – в лице директора Александра Райхмана.

Три месяца Чюрлёнис живет радужными надеждами.

Конец апреля – Чюрлёнис узнает, что Райхман исключает его из программы. Объяснение – простое: в концерте принимают участие польские композиторы, а Чюрлёнис литовец. Дескать, включили по ошибке.

Так ли это на самом деле? Ответ на этот вопрос есть в книге воспоминаний Ядвиги Чюрлёните: «Его (Райхмана. – Ю. Ш., В. Ж.) непопулярность среди молодых можно объяснить еще и тем, что он был чересчур практичен и не выносил дебютантов. ‹…› Польская музыкальная интеллигенция не любила его, понимая, что он тормозит развитие национальной музыки и ненавидит новаторство».

Ядвига Чюрлёните высказывается и более конкретно: господин Райхман «благодаря своей изворотливости довольно умело вел финансовые дела филармонии». Как всякий предприимчивый человек, Райхман понимал, каких исполнителей приглашать, чтобы у кассы филармонии выстроилась очередь. К тому же он был человек «достаточно властный», но и «недостаточно квалифицированный для своей должности»: «он не был достаточно музыкален, не был и энтузиастом, а всего лишь неплохим администратором и коммерсантом».

Не только злые языки насмехались над Райхманом: он не отличает скрипичный ключ от лифта! Его обвиняли даже в шарлатанстве.

Чюрлёнис – позже – пересказывал анекдотическую загадку про Райхмана.

«Что это такое ходит по филармонии и притворяется умным?» – «Райхман».

Конечно же, подобного поворота событий Чюрлёнис не ожидал.

«Я бы только хотел, – писал он Евгению Моравскому, – чтобы эта скотина Райхман знал, какую пакость он мне устроил. И за что? На кой черт он обещал? Разве ты его просил об этом? Или я? Ведь сами же навязались».

Конечно, Чюрлёнис сгущает краски: филармония – в лице Райхмана – не навязывалась; да, появилась идея, да, решили включить в концертную программу его симфоническую поэму «В лесу». А потом – передумали! Так бывает не только, когда делами ворочают дельцы вроде Райхмана. Но для Чюрлёниса это – трагедия! Трагедия, пережить которую помогает природное чувство юмора.

Из письма Моравскому:

«Генька, сколоти, негодник, скорей миллион, создадим оркестр для твоих симфоний и моих поэм. Это было бы святейшее дело. Уж тогда никто не стеснял бы, а согласись, что только в таких условиях можно что-то написать».

В письме же брату Повиласу он вообще выдает желаемое за возможное:

«Мы устроим с Генюкасом концерт своих произведений. Он написал две поэмы: “Горе побежденным” и “Цветы зла” и начал писать третью – “Ринальдо Ринальдини”. Все это очень красивые вещи. Мы будем выступать в филармонии совершенно ни от кого не зависимые, сами снимем зал, наймем оркестр и т. д. Будет хорошо, правда?»

При их с Моравским финансовых возможностях – все это чистой воды фантазии.

Диплом – это «блестящая бумажка»

1 февраля 1902 года умер профессор Ядассон. Чюрлёнис ценил его очень высоко – как композитора, музыканта, педагога. Человека.

«После его смерти он (Чюрлёнис. – Ю. Ш., В. Ж.) почувствовал, как мало могут дать ему другие учителя, – пишет Ядвига Чюрлёните. – Он ясно понимал, что его преподаватель по классу композиции (Карл Рейнеке. – Ю. Ш., В. Ж.), придерживаясь “золотой середины”, тормозит его развитие, и это приводило его в отчаяние. Равнодушие педагога, его неумение разглядеть и по-настоящему оценить талант и усилия своего ученика вызывали у брата неверие в себя.

Престарелый учитель уже не чувствовал, какие надежды и мечты он разрушает, как многого от него ждали и не дождались. И тогда брат сам принялся за работу, не обращая внимания на все трудности и тяготы, сопряженные с этим».

Внезапно скончался князь Михаил Огинский (Феликс Розинер: «не справившись с болезнью»). Это самое большое несчастье, горе, настигшее Чюрлёниса во время обучения в Лейпцигской консерватории, это для него трагедия. Настоящая катастрофа.

В последнее время стипендия Чюрлёнису князем выплачивалась нерегулярно и не в обещанном размере. Чюрлёнис вынужден был себя во всем ограничивать, часто жить впроголодь, но с этим он еще готов был мириться. Теперь же вообще остался без средств к существованию.

Федор Игнатович пишет: «И. И. Маркевич не оставил его без внимания и стал помогать материально. Это подтверждается сохранившейся перепиской между ними (курсив наш. – Ю. Ш., В. Ж.)». Зима, а у Чюрлёниса нет денег на перчатки?! Происходит то, что не должно произойти с музыкантом ни при каких обстоятельствах – Чюрлёнис обмораживает кисти рук!

Единственная реальная финансовая поддержка – от Евгения Моравского. Евгений, зная бедственное состояние друга, ежемесячно присылает ему десять рублей. Рад бы и больше, но – откуда? Он сам зарабатывает уроками.

«Я тебе должен 42 рубля. Особо не радуйста, скорее всего этих денег ты не увидишь», – невесело шутит Чюрлёнис в письме Евгению. Узнав, что тому было не по карману приобрести необходимую для работы партитуру «Смерть и просветление», Чюрлёнис часами сидит в библиотеке Петерса, переписывая ноты этой симфонической поэмы Рихарда Штрауса. Когда у Моравского возникли сложности с фугами и сонатами – ну не любил он ими заниматься! – Константинас специально для него (за него!) пишет и посылает ему фуги, обещает помочь с написанием сонат.

Моравский убеждал Чюрлёниса, что он обязательно должен получить диплом.

– Диплом – это всего лишь «блестящая бумажка», – отмахивался Чюрлёнис.

Моравский возражал: это не так!

Феликс Розинер упрекает Чюрлёниса; мол, тот пальцем не пошевелил, чтобы самому заработать деньги, например, «теми же уроками». Объяснение этому бездействию находим у Соломона Воложина – он высказывает следующее предположение: «…неясная грусть вполне могла быть предчувствием, что не музыка ему на роду написана».

Однако есть и свидетельства того, что Чюрлёнис «старался заработать уроками, но денег постоянно не хватало».

Так или иначе, но дело дошло до того, что Константинасу нечем было заплатить за обучение. За неуплату учебного взноса Чюрлёниса исключили из консерватории.

Друзья собрали необходимую сумму – Чюрлёнис восстановлен! Но как долго так может продолжаться? Константинас решает: с обучением в Лейпцигской консерватории пора заканчивать! Ему выдается свидетельство об окончании курса Лейпцигской консерватории, где педагоги характеризуют его обучение:

«К. Чюрлёнис после смерти приват-профессора прошел курс 4–5-голосной фуги, а также двойную фугу, прилежно выказав очень большие музыкальные способности, продолжил учебу и заслужил мое всяческое признание.

Эмиль Раули».

«Посетил только три урока и из-за болезни руки был вынужден прекратить изучение органа.

Пауль Хомерцер».

«К. Ч. очень прилежен и приобрел технику композиции, достойную внимания. Я желаю ему немного больше свежести и молодости. По поводу изобретательности: иногда он пишет еще немного серо, также он пишет слишко много диссонансов.

Карл Рейнеке».

«…теперь можно смело утверждать, что Лейпциг стал для Константинаса настоящей мукой, – пишет Ядвига Чюрлёните. – В тот год судьба наносила ему удар за ударом, но не смогла сломить