Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

его, хотя и сплела ему такой терновый венец, нести который был в силах лишь человек с несгибаемой волей».

В Лейпциге Чюрлёнис находился с 16 октября 1901 года по 14 июля 1902 года (по старому стилю), то есть девять месяцев, или 270 дней. За это время им написано больше двадцати канонов и фуг для фортепиано, два крупных симфонических произведения, струнный квартет, фуга для хора, органная фуга, вчерне закончена первая часть симфонии. И тем не менее сомнения в своих – скажем мягко – способностях продолжают одолевать Чюрлёниса:

«Только в одном я теперь верен – что очень мало умею. Инструментовки совсем не знаю, контрапункта отведал чуть-чуть, да и то поверхностно, гармонии никогда не знал и не знаю; за всю жизнь не написал ничего без ошибок и недостатков, а мне уже 27 лет, и скоро у меня не будет ни гроша…»

Глава пятая. Летние хлопоты (1902 год). Друскеники

На станции Поречье Чюрлёнис не стал высматривать или дожидаться Янкеля – он сел в первый же подвернувшийся экипаж. Им оказалось ландо Лейзера, крыша которого была сложена гармошкой.

– По шоссе поплывем как в колеснице пророка Ильи в небесах, – пообещал возница, кивая на дутые шины.

В дороге Лейзер обогнал кибитку Янкеля. Старый добрый Янкель, взглядом выхватив Кастукаса, одного в четырехместном ландо, не поприветствовал его как обычно, приподняв соломенную шляпу, а демонстративно отвернулся.

По завершении праздничного обеда Кастукас вышел во двор – полной грудью вдохнуть свежего друскеникского воздуха. Перед верандой – Янкель, он словно не решается войти в дом.

– Здравствуйте, господин Янкель! Не зайдете ли к нам? Матушка нальет вам стаканчик крупника. – Кастукас отворил дверь, приглашая Янкеля. – Прошу пана!

Янкель носовым платком вытер набежавшую слезу.

– Молодой господин, я вас вырастил, а теперь я вам уже нехорош? Теперь вам лучше Лейзер? Я понимаю: на моей колымаге по тряской дороге семнадцать верст – это не на ландо с дутыми шинами…

Янкель обращался к нему на «вы».

– Дорогой мой друг! Что мне полтора часа по тряской дороге! На станции была такая толкотня, возчики растаскивали пассажиров, я о чем-то задумался и сам не заметил, как мои вещи оказались в ландо Лейзера… Осенью уезжать буду – даю вам слово: воспользуюсь исключительно вашими услугами! Прошу пана!

Янкель молча переступил порог.

Музыкальные вариации

Нельзя сказать, что составленное отцом «Расписание звонков» по-прежнему соблюдалось в полной мере.

Дети, то один, то другой, тихонько приоткрыв дверь, заглядывали в спальню, где висели часы. Не желающий во-время освободить место мог получить тумака, а мог быть и низвергнут на пол со стула или даже вместе со стулом. Не обходилось и без маленьких хитростей.

– Ядзе, – кричал в приоткрытую дверь Йонукас, – беги скорее на кухню, тебя мама зовет!

Ядзе соскакивала со стула. Миг и – она на кухне.

– Мама, ты меня звала?

– Нет. А что такое?

Ядзе бегом возвращалась в большую комнату – Йонукас уже исполнял фугу Баха.

– Кастукас! Кастукас! – звала Ядзе на помощь самого старшего брата.

Кастукас прерывал рисование, ставил рядом со стулом Йонукаса еще один, предлагал:

– Йонас, давай в четыре руки.

– Давай.

– Что будем играть? Шумана? Бетховена? – спрашивал тот.

– Фугу Баха.

– Правильно. Творчество Баха – это огромный фундамент, на котором стоит все здание современной музыки; без Баха никакой музыкант не смог бы стать хорошим.

– Кастукас, ты всегда так умно говоришь! Давай играть! – Йонукас придавливал клавишу.

– Погоди! Еще буквально два слова о Бахе. Я обратил внимание, что многие большие пианисты перед концертом играют не столько заявленные в программе произведения, сколько фуги Баха – при их исполнении появляется смелость, вера в свои силы и спокойствие. Я и по себе знаю: когда садишься играть Баха после других композиторов, испытываешь чувство, будто кто-то настроил твою внутреннюю «клавиатуру», каждый молоточек поставил на свое место, подтянул каждую струну. Настроенный таким образом можешь работать весь день! Играем?

– Играем!

Исполнив фугу Баха, Кастукас просил Йонукаса.

– Теперь уступи, пожалуйста, инструмент Ядзе.

Перед отъездом в Лейпциг Кастукас «поручил» Юзе учить музыке младших. «По поводу занятий Пятрюкаса не принимаю никаких оправданий. Хочешь не хочешь, но твой ученик должен до Пасхи научиться хорошо играть, иначе порву с тобой всякие отношения», – грозил он ей в письме.

Вернувшись из Лейпцига, Кастукас «инспектировал» всех. Лучше всех на пианино, как выяснилось, играл Повилас. Стасис лучше других пел в хоре, на слух мог проникновенно исполнить прелюдию до диез минор Баха и «Лунную сонату» Бетховена (и несколько песенок Кастукаса тоже). Кастукас считал, что Стасис музыкально одарен, и сожалел, что он никогда всерьез не занимался музыкой.

«Нет ничего легче, чем быть дирижером!»

За вечерним чаем Кастукас рассказывал о концертах, о музыкантах, о композиторах.

– Артур Ни́киш…

– Какая странная фамилия! – перебивал Йонукас.

– Он венгр по рождению. В Венгрии Никиш фамилия не странная. Никиш – гениальный дирижер! Он гастролировал в Варшаве с Берлинским симфоническим оркестром. Мы с Генеком и Влодеком в филармонии присутствовали даже на репетиции. Исполнялось сложное произведение Рихарда Штрауса. Когда оркестр играл tutti, Никиш остановил музыкантов и, обращаясь к одной из первых скрипок, сказал: «Ваша скрипка плохо настроена». Проверили – он не ошибся! Нас поразила феноменальная чуткость слуха дирижера.

Никиш дирижирует все симфонии Бетховена без партитуры, всё знает наизусть! Мне очень нравятся в его исполнении Пятая и Шестая симфонии Чайковского, симфонические поэмы Рихарда Штрауса. Вот смотрите – как интересно! – Кастукас пересел к пианино, исполнил фрагмент симфонической поэмы Штрауса «Смерть и просветление». Вернулся за стол, отодвинул свою чайную чашку, на ее место положил партитуру (заранее приготовил!) и карандашом стал отмечать, в каком месте какой инструмент вступал. – Здесь – тромбон, а здесь – валторна… На ближайший концерт Никиша пойдем все вместе. Услышите, как какой инструмент звучит.

В летний сезон в городском парке Друскеник концерты давали приезжие музыканты. Летний театр представлял собой традиционную «раковину» и «зрительный зал» – ряды стульев под открытым небом.

– Когда будет концерт господина Никиша? – спросил Йонукас.

– А что, Никиш приезжает в Друскеники? – в вопросе Стасиса проступало сомнение.

– Не знаю, приезжает ли Никиш – Сальницкий приезжает точно. Я видела афишу, – объявила Юзе.

– Ближайший концерт – господина Сальницкого, – подтвердил Пятрас.

– Идем на Сальницкого! – прозвучало как восклицание, несколько детских голосов слились воедино.

– Конечно же идем! – воскликнул Кастукас и, понизив голос, поинтересовался: – Билеты всё так же следует предъявить при входе в парк сторожу?

– Да-а-а-а-а!

– Щель в заборе еще не заделали?

– Не-е-е-е-е-т!

– Ну тогда нам пройти на концерт не составит труда!..

Билеты на концерт были дороги; если Чюрлёнисам идти всем семейством, скромный