Волшебный магазин - Анна Сергеевна Родионова

статуса беженца, оказалось, что выгодней вызвать жену и дочь и просить зеленую карту для семьи. Потом он еще вспомнил, что тесть был на том страшном секретном радиоактивном взрыве, что, конечно, сказалось на здоровье Дашки с ее астмой.

Работать он устроился в гигантский магазин – таких в СССР Виктор никогда не видел. Магазин, где было все. Он таскал ящики, возил продукты. Нашел там русских, которые вкалывали, как и он, на подсобной работе. Парень из Украины Максим отозвал его однажды в сторону и предложил:

– Хочешь заработать?

Виктор кивнул, но сказал:

– У меня проблемы с языком.

– Для этого язык не нужен, – успокоил Максим, – я сам еле говорю.

Речь шла о банальном воровстве. Товары никем не охранялись. Наивные американцы! Они даже двери в своих домах не запирали и в машинах оставляли ключи.

Максим поучал:

– Много брать не надо. И конечно, не еду. Надо брать технику.

– И куда ее дальше?

– Я домой посылаю. По почте. Вчера принтер послал в Дубоссары.

– Это дорого?

– Копейки. А там за принтер можно дом построить.

– Где?

– В Дубоссарах.

Почти каждый день в почтовом отделении Максим и Виктор запаковывали посылки, заполняли документы и писали адреса: Максим адрес своих родителей, Виктор – своих. А те и рады были – их жизнь стала налаживаться.

А Гуля сидела в ожидании. И ей ничего не перепадало. К счастью. Иначе и она попала бы в список персон нон грата.

Однажды Виктор спросил Максима:

– Слушай, а поблизости нет какого-нибудь другого отделения почты?

– А зачем, – удивился его легкомысленный подельник, – удобно, все близко, хотя, знаешь, надо нам по машине купить. Поношенную можно за сто долларов.

Виктор онемел – это была недосягаемая мечта иметь свою машину.

Помогла Суламифь – оформили на имя ее зятя с рассрочкой хорошую машину, с небольшим проездом и почти новую.

Максим купил за сотню старинный «кадиллак» с выбитыми стеклами, но это его не волновало – ему нравилось разъезжать в огромной машине – он чувствовал себя кем-то значительным.

Аппетит приходит во время еды – русская поговорка, явный перевод с какого-то сытного языка.

Виктор и Максим чувствовали себя замечательно. Суламифь бесплатно учила их языку. Вечерами они ходили по ресторанам, которых в этом сраном городишке было немерено. Хотя церквей все же больше. Конечно, некрасивая и немолодая Суламифь радовалась возможности помочь соотечественнику, но на ее руках была парализованная мать, а отдать ее в дом престарелых совесть не позволяла. Она просто немного повеселела, потому что даже ходить в ресторан не одной, а с красивым и неглупым русским было очень приятно. Подружки завидовали.

Легкий романчик завязался и у Максима – с продавщицей аптечного отдела. Американкой. Она ему в два счета, буквально на пальцах объяснила, что английский надо учить в постели с носителем языка. Дешево и приятно. Пока Максим осваивал основы английского, Виктор с Суламифь готовили документы на вожделенный статус беженца. Тесть прислал с оказией справку на русском языке, что является инвалидом вследствие аварии на военном заводе. Конечно, в справке не было сказано – на военном, а в каком-то почтовом ящике, и сама инвалидность тоже была какая-то туманная.

Когда Суламифь готовила перевод, она уточнила все что надо – и про радиацию, и про поражение легких и про секретность, которая не могла спасти инвалида. Короче, дочь Даша со своей астмой тоже пригодилась.

Гром грянул, как всегда, неожиданно: наконец магазин заметил пропажу, а на почте удивились ежедневным посылкам.

Когда наконец Гуля с Дашкой добрались до Виктора, он уже работал не в супермаркете, а в ресторане подсобным рабочим – Суламифь уберегла его от суда. А Максим загремел по полной.

Виктор встретил Гулю с Дашкой в аэропорту на собственной машине и повез их в собственный дом. Это было почище сказки о Золушке.

Гуля онемела. Даже во сне она не могла представить, что у нее может быть свой дом. Дашка прыгала по ступенькам и вопила от восторга. Виктор почувствовал себя царем, которым восхищается его двор.

Но для статуса беженца надо было очень много всего, и, прежде всего – устроить на работу Гулю. А как без языка – в школе она учила немецкий.

И Дашку надо было пристроить.

Всем занялась Суламифь. Гуля со своим настороженным чисто советским отношением к людям заподозрила ее в корысти. Но какой – не могла понять. И мрачность на лице она носила типично советскую. И Дашка была такая же, «татарва» – говорил Виктор. Сам он был человеком улыбчивым, умел привлекать сердца – была харизма у этого не самого доброго человека с профессией прокурора и с фиктивным дипломом.

Гуля нанялась в ресторан, где уже работал Виктор, простой посудомойкой.

В Америке в это время набирала ход предвыборная гонка – на второй срок шел Буш. Гуля, не особо вникая в политику, стала активной сторонницей «бедного Джорджа» – а уж как ему доставалось. Может, и за дело. Но эти тонкости лежали за пределами Гулиного понимания английского языка.

Суламифь становилась все настойчивей и, заметив Гулин восторг по поводу Буша, сделала ей замечание – мол, если не понимаешь ситуацию, лучше помолчи. Гуля обиделась, но виду не подала.

На свою крошечную зарплату она собирала раз в месяц посылку из вещей секонд-хенд и относила всё на ту же почту. Там на нее смотрели с подозрением, и это ей было неприятно. Но кто их разберет, этих американцев, – «с волками жить, по волчьи выть».

Дашку отдали в «прескул» – дошкольный класс и безмятежно забыли на какое-то время о ней: столько было забот! А Дашке тяжело приходилось, хотя считается, что дети легко учат языки и адаптируются в чужой среде.

Маленькая девочка мужественно терпела все обиды, не подавала виду – дома и так было неладно. Отец вдруг начал пить, а это сразу превращало его в зверя. Куда девалась белозубая улыбка, куда пропадала харизма – он вымещал на Гуле свои комплексы, а иногда и на Дашку поднимал руку. В уютном собственном домике становилось неуютно.

Гуля очень старалась. Язык учила истово. Дома на стенах висели «дадзыбао» – неправильные глаголы, исключения из правил, прошедшее в будущем или, наоборот, будущее в прошедшем. У нее был упорный характер. Ходила в местную библиотеку, где американский учитель давал бесплатные уроки для начинающих свежим эмигрантам. В группе была девушка из Ирана, с которым велась война, семья индусов-беженцев, украинская девушка, заинтересованная в скором замужестве для решения своих проблем, и маленького росточка молчаливый араб с такой кашей во рту, что на его фоне Гуля казалась буквально легко болтающей на английском языке.

После урока Гуля и украинка Света шли в кафе выпить кофе и пообщаться. Света крутила головой в поисках одинокого миллионера с внешностью киноартиста. Но такие тут не водились.

– Ты понимаешь, – говорила Света, – они же тупые, так Задорнов сказал. Их вокруг пальца окрутить ничего не стоит. Просто кадр не подворачивается.

Действительно, вокруг попивали кофе престарелые ковбои в высоких сапогах и широких шляпах. И никто даже не косился в их сторону.

Потом они шли в магазин секонд-хенд и там наслаждались выбором. После Страны Советов эти поношенные вещи казались верхом изыска. Светка всегда хватала что подешевле, а Гуля отыскивала дорогие стоящие вещи по бросовой цене – уму непостижимо, как это ей удавалось среди гор барахла? Инстинктивно Гуля брала вещи модных трендов, понятия не имея, что это за тренды. Она обладала врожденным вкусом.

Однажды она сидела в этом кафе в одиночестве – отдыхала от мытья посуды и бесконечно ломающейся посудомоечной машины.

К ней подошла ухоженная дама средних лет и что-то спросила. Гуля ослепительно улыбнулась – она училась быть позитивной, хотя ничего не понимала. Но дама была упорной и стала повторять с помощью жестов – то показывала, как подносы носят, то месила воображаемое тесто, то считала деньги. Гуля поняла, что ее приглашают работать, и радостно закивала головой, а потом просто бросилась даме на шею. Американцы – народ простой, дама ее тоже обняла – так Гуля начала работать в кафе.

Виктору не понравилась смена места работы, хотя денег светило больше. Ему вообще все не нравилось здесь. Хотелось назад, на родину, – там вроде жизнь налаживалась, враги постреляли друг друга. Бизнес раскручивался под надежной уголовной крышей, а уж там у него все схвачено. И язык свой родной,