Кьяра - Тамара Витальевна Михеева

нравилось подолгу вглядываться в каждую деревяшку и вдруг замечать, что проступает контур дома, а вот эта дощечка хорошо ляжет крышей, а эта коряга похожа на морского конька. Нравилось, что я ничего не выдумываю, не мучаю дерево, а слушаю его, всматриваюсь и иду вслед за его голосом. Так бабушка слушает свои растения, так Айша идет за малышом, так Леда Вашти наблюдает за каждым жителем острова опустошенных.

Эта работа, пусть не такая важная, как у остальных, наполняла мою жизнь смыслом и тихой радостью. Уже каждый дом на острове украшали мои поделки из леса, приплывшего морем. Иногда женщины, выросшие в Суэке, просили:

– Сделай мне улицу Стеклодувов, знаешь, тот кусочек, что от площади их дьена до водонапорной башни.

И я делала, как помнила. Улицу Стеклодувов, улицу Зеленщиков, я могла сделать даже Подкову, в которой никогда не была, если мне описывали все в подробностях или рисовали прутиком на земле. Делала, а сама все чаще думала: хорошо бы отправиться на тот базар, где продавала свои украшения мама. Но как попасть туда? И смогу ли я продать то, что смастерила?

Странно, но здесь я гораздо больше, чем в Садах, скучала по своему дому. Может быть, потому, что в Садах у меня не было выбора, я не могла их покинуть. А сейчас меня будто не было, Суэк вычеркнул меня из жизни, и значит, я была свободна. Мне очень хотелось домой. Там живут другие люди. Я знаю. Но я так хочу снова пройти по улицам, где была счастлива и беззаботна!

Я начала мастерить нашу улицу. Свой дом, дом Ульрас, дом ювелира Баче, дом Данаты, мостик, дом дьензвура… Я вспоминала мельчайшие мелочи и будто возвращалась в то время. Вырезая тупым ножом, одолженным у Тонты, окна, двери, ступеньки, я выливала в дерево свою тоску и думала: вот бы мне папин нож! Интересно, он и лоскутное одеяльце еще лежат под полом в моей комнате в Садах?

А еще мне казалось, что уж теперь-то все должно измениться, ведь я нарушила древний обычай, я не отдала королю свою силу, и как он объявил об этом народу? В городе, наверное, смятение, кто-то проклинает меня, а кто-то возносит молитвы Семипряху… Может, там начались беспорядки, может, даже восстание. Может, все родители, у которых забрали дочерей, наконец пришли к королю и потребовали ответа?

Так я бродила по берегу моря, иногда с Ньюке-Чоль, но чаще одна, крутила мамину сережку и думала о Суэке, о Данате, о Рии и Садах… Леда Вашти сказала, что тот, кто найдет слезу туатлина, может призвать его из морских глубин. А если слеза стала сережкой? А если я не сама нашла ее, а получила в дар от самого любимого человека? И знала ли об этом мама? Неужели она и правда сбежала с острова с помощью туатлина?

Нет, думаю, она не знала. Потому что тогда ей не надо было бы красть папину лодку с причалов и рисковать жизнью ради куска хлеба.

Туатлин мог увезти нас куда угодно!

Она не знала, иначе не положила бы тайком одну из его слез в папины погребальные носилки. И она бы сказала мне перед смертью, чтобы я могла сбежать из Суэка, она бы успела.

Она не знала.

Или слеза утратила свою силу.

Или все это просто сказки.

Я вышла на край обрыва, взялась за прохладную сережку и несмело сказала, глядя в море:

– Эй! Туатлин… я… я зову тебя.

Море осталось гладким и спокойным. Я вглядывалась в морскую гладь и представляла, как вот сейчас эта гладь вспучится, будто под шелковый платок кто-то невидимый положит камень, который начнет расти у меня на глазах, а потом…

А потом так и случилось. Туатлин приплыл на мой зов.

Мы стояли, каждый в своем мире, я на земле, он в воде, и смотрели друг на друга. И я знала, что если не решусь сейчас, то кто знает, решусь ли вообще? Мне надо побывать в Суэке. Мне надо увидеть Рию. Я хочу забрать папин нож из своего тайника в Садах, потому что без него мне трудно вырезать деревянные фигурки, а без них я не верну долг Леде Вашти, как-никак из-за меня она осталась без иголок, бумаги и свечей. А огнёвки… что ж, надеюсь, для морского владыки туатлина они не так опасны, как для человека.

И я сделала шаг навстречу. Туатлин подставил мне плавник, похожий на крыло. По нему, как по мостику, я перешла на его спину, а потом вскарабкалась на голову. Я ухватилась за два тонких отростка на его голове, похожие на мягкие бархатные рожки, и сказала:

– Отвези меня в Суэк, только… только чтобы никто нас не увидел.

Мы приплыли к Суэку в сумерках. Туатлин нес меня по морю бережно и медленно, будто не хотел вспугнуть. Ветер летел навстречу, чайки иногда садились ему на спину и тут же вспархивали, заметив мое присутствие.

Туатлин даже не дрогнул, проходя сквозь пояс огнёвок. Я легла на живот и смотрела в воду, на противное розовое свечение, и испытывала потрясающее чувство отмщения, превосходства и всемогущества – ни одна огнёвка не могла прицепиться к скользкой и гладкой коже моего помощника. Он вошел в бездонные болота Западного края и остановился, выставив плавник.

– Ну здорово, – пробормотала я. – И как же мне добраться до берега?

Но тут я увидела темную дорожку – болотный брод.

– Ты невероятный, – сказала я туатлину и пообещала: – Скоро вернусь.

На смотровой башне Луны горел огонь. Я шла тайком по улицам родного города и думала, что это похоже на то время, когда мы с мамой ходили на причал, чтобы она могла уплыть к ей одной известной земле и продать там свои игрушки. Только сейчас на мне было дурацкое платье-мешок острова опустошенных, а на голове – колючий ежик едва отросших волос, и в городе еще помнили меня как восьмую силу короля.

Но я та, что силой так и не стала.

Та, что выбросила реликвию Суэка в море.

Та, что сломала обряд, нарушила традиции и все еще жива.

А город мирно спал. Не было на улице ни баррикад, ни клокочущих негодованием жителей, ни усиленных патрулей – ничего такого, чтобы я могла поверить, что мой прыжок с борта корабля не был напрасным. «А чего ты ждала? – спросила я себя. – Что король расскажет о твоей дерзости и вдруг все прозреют, потребуют справедливости и свергнут его?»

Я поспешила к Садам, минуя квартал зеленщиков, площадь родного, ювелирного, дьена, площадь Будущих королей… Я отыскала лазейку в зарослях тиоки, пробралась