Я защищал Ленинград - Артем Драбкин

Всех по тылам не рассуёшь, воевать кто-то должен! Всё дело в том, что наш набор состоял из людей в возрасте 25-30 лет, большинство солдат были на «гражданке» - как тогда говорили - представители «интеллигентных профессий». Единицы прошли кадровую действительную службу в армии. Но, когда начались бои, все эти ребята показали себя с самой лучшей стороны. Кадровые части драпали, а бойцы нашего полка героически дрались до последнего патрона, не отходя без приказа.

Артиллерийского вооружения в полку не было, полковая батарея была организована уже после того, как мы два месяца были на передовой. Все бойцы были вооружены винтовками-«трёхлинейками», каждому выдали по гранате и по бутылке «КС» с зажигательной смесью. Винтовки были у всех, так что рассказы про то, как на одну «трёхлинейку» было по три бойца - это не про нашу дивизию.

В моём подчинении оказались командиры тыловых и специальных служб, сотни людей, несколько майоров и капитанов. Вскоре начальник штаба капитан Кузнецов сказал: «Саша, сними свои лейтенантские «кубики» с петлиц, а то некоторые из комсостава смущаются»... Завершить боевую подготовку мы не успели. Дивизия ушла на фронт ещё «сырой».

В начале сентября дивизию подняли по тревоге и вместо ожидаемой отправки на Северный фронт бросили нас на ликвидацию немецкого прорыва под Мгой.

Эшелон с тыловыми службами два раза бомбили по дороге, но нам крупно повезло. Убитых и раненых было мало, но лошадей погибло много.

Высадились на станции Войбакало. Доложил комдиву Соколову о прибытии эшелона. Соколов был до войны начальником пехотного училища в Саратове или в Самаре. Через два дня его убило вместе с комиссаром дивизии Даниловым.

А дальше - «с колёс в бой». Полки пошли отбивать станцию Мга, а нам навстречу немецкие танки. Подавили они нас сильно, люди дрогнули, и мы откатились на несколько километров. Мне пришлось из «тыловиков» сформировать роту и вместе с ней идти в штыковую атаку. Штаб дивизии немецкие танкисты «стёрли в пыль». Уже через день, приведя себя в порядок, мы снова пошли вперёд. Бои были очень упорными. В конце сентября дивизия отбила у немцев примерно семь километров территории, но дальше наступать у нас уже не было сил. Потери наши были просто колоссальными.

Батальон лёгких танков, который нам придали для поддержки, был выбит в течение дня, а с одними винтовками много не навоюешь. Там танков немецких было столько, что нашей дивизии изначально была уготована печальная участь.

Но. Мы уцепились на позициях в районе деревень Мышкино - Поречье и не отошли ни на шаг. Люди жертвовали собой сознательно. Помню, в Мышкино немцы вкопали в землю на высоте три танка, у которых закончилось горючее. Эти танки из орудий расстреливали наши атакующие цепи. Просто не давали нам житья. Стали набирать группу добровольцев, которые должны были ворваться в деревню и уничтожить эти проклятые танки. Вызвались сотни людей! На верную смерть.

Ночью отобранная группа добровольцев прошла к немцам, гранатами забросала эти танки и с малыми потерями вернулась в полк.

Каждый день мы поднимались в атаку в надежде отбросить немцев на запад.

Каждый день я хоронил товарищей. Поверьте, первый раз мы увидели свои бомбардировщики в небе только в декабре! А немцы нас, до января сорок второго, бомбили почти ежедневно.

- Читал воспоминания комбата Спиндлера и балтийского моряка Малкиса, попавших служить в вашу дивизию в 1942 году. Они пишут, что 286-я СД имела репутацию «железной» и «геройской», за всё время боёв под Ленинградом не отступившей со своих позиций. Насколько это верно?

Это действительно так. За исключением первого боя 10 сентября в районе Хандрово и одного боя в конце сентября сорок первого, дивизия ни разу не сдала позиций и не отступила. Да и то отступили перед танками, не имея возможности их остановить. Под Мгой и в Синявинских болотах, в самых неимоверно тяжёлых условиях, дивизия вела постоянно активные боевые действия. Конечно, если бы фронтовая судьба забросила нас на десяток километров «вправо по карте», на Невскую Дубровку, я бы с вами сейчас не разговаривал. Там, на двух километрах территории, погибло двести тысяч солдат. Но и на моём участке фронта каждый метр обильно полит солдатской русской кровью. Да так обильно, что вы, даже если захотите, не сможете представить себе той страшной действительности.

- Как вы стали командиром стрелкового батальона?

Месяц мы были на передовой, как в каждом полку дивизии была введена должность «координатора». То есть в том месте, где намечается наша атака или, наоборот, немцы идут на прорыв, был обязан находиться офицер штаба полка, ответственный за выполнение боевой задачи. Несколько функций вместе: дублёр комбата, проверяющий контролёр, обеспечивающий связь и т. д. К тому времени я уже был представлен к ордену и успел заслужить репутацию боевого командира. Так что, когда мне сказали сдать командование тылами полка и уйти «на вольные хлеба», я не противился. 2 декабря у нас погиб один из комбатов. Я принял батальон, прокомандовал им до февраля сорок второго года.

В феврале получил в бою тяжёлые ранения, пролежал почти два года в госпиталях и был демобилизован из армии как инвалид. Правая рука и нога не действовали.

- Вы упомянули про орден. Награда, полученная в сорок первом году, - вещь редкая и особо почётная. Можно услышать об этом поподробней?

Там много нечего рассказывать. Взял с собой остатки одной из рот, мы прошли в ближайший немецкий тыл, через лесок. На данном участке сплошной обороны у немцев не было. Шла колонна из пяти машин, гружённых боеприпасами, с несколькими мотоциклистами в сопровождении. Немцев перебили... Машины остались целыми. Вот и мелькнула шальная мысль, что зря машины жечь не стоит. Кроме меня, ещё двое в группе могли сесть за руль. Пригнали по лесной дороге три машины в своё расположение и успели вернуться на место боя. Две оставшиеся машины тоже доставили к своим. Представили к ордену Красной Звезды, получил я его, правда, только через полгода, уже в госпитале.

Второй орден, например, нашёл меня только в конце шестидесятых годов.

- Так заодно и про второй орден расскажите.

За бой на Чёрной речке, за прорыв немецкой обороны и захват трёх линий траншей. Наши позиции отделяли от немецкой передовой траншеи всего семьдесят-сто метров. Десятки, я повторяю, десятки раз мы ходили в атаку, пытаясь преодолеть эти гибельные и страшные 100 метров и выбить немцев с линии обороны. Неоднократно мы захватывали первую и вторую линии траншей, но немцы нас быстро выбивали. На этом клочке земли остались навечно многие сотни солдат из моего полка. В феврале сорок второго мы захватили всю линию немецких укреплений и закрепились намертво на ней.

В пять утра раздался залп «катюш». Все мы просто были поражены, увидев шквал огня, стёрший с лица земли лес, находившийся в глубине немецкой обороны. Через пять минут и мы пошли «в штыки». Все три линии окопов брали в тяжёлом рукопашном бою. И когда всё казалось уже было закончено, с пригорка раздалась очередь из немецкого пулемёта. Пули попали мне в плечо, лёгкое, перебили рёбра. Я упал в снег. Следующей очередью немец «прострочил» всю правую часть моего тела. Ещё семь пуль в руку, ногу... Вытащили меня, отправили в санбат. На следующий день пришёл навестить меня комиссар полка Заикин. Принёс мою планшетку и сказал, что на меня и на командиров рот направлено представление на награждение орденом Красного Знамени. Наутро комиссар полка погиб вместе с комполка.