Грех и молния - К. Ф. Брин

приемные дети моей матери, но несколько лет назад она умерла. Я не думала, что мне позволят оставить их у себя, но мой дядя, мамин брат, обучает их на дому, а у меня есть постоянная работа, которой я могу заниматься из дома, так что, полагаю, мы приглядываем за ними совместными усилиями. – Я пожала плечами. – Мы решили попытаться полазить немного по горам, но, скорее всего, просто на них повисим.

Женщина рассмеялась и прикрепила исписанный зеленый квиток к держателю для заказов, чтобы его взял повар из кухни.

– Это очень благородно с вашей стороны. Такая молодая женщина, и присматривает за детишками. Бог улыбается в небесах, радуясь вашему милосердию.

Я вновь пожала плечами, уже жалея о своей лжи.

– Ну, я же не могла взять и выгнать их.

Это, по крайней мере, было правдой.

– Благотворящий бедному дает взаймы Господу, и Он воздаст ему за благодеяние его[5], – произнесла женщина.

Вина распускалась во мне буйным цветом. Я вторглась в чье-то тайное убежище ради личной выгоды. Этот парень Громовержец бежал от поистине ужасной жизни в порочном и отвратительном мире, где все знали, что полубог держал его прикованным к постели, точно раба, но считали, что это нормально. О чем я только думала? Нельзя же взять и отнять у него его второй шанс, тем более что мне нечего предложить ему, кроме опасности. Потому что правда в том, что безопасность я ему гарантировать не смогу. Если вдруг не станет Кирана, все в нашей команде окажутся уязвимыми. Я смогу защитить этого парня не больше, чем он – меня. В итоге он может оказаться привязан к новой кровати – как, в общем, и я сама. Если что-то пойдет не так, наше будущее незавидно. Я не могу заставлять кого-то страдать вместе со мной, тем более когда он уже с боем вырвал свою свободу.

Погруженная в эти мысли, я отнесла кофе и еду к столику, не стала вмешиваться в перепалку детей и только отмахнулась, когда они спросили, что со мной. К тому времени, как Мордекай покончил со своим пирогом, я приняла решение. Быть тут – большой риск и большой эгоизм, а последнее мне вовсе не по сердцу.

– Так, заканчивайте, мы уходим. – Я собрала тарелки, сложив их стопкой, чтобы легче было убирать. – Переночуем в доме, но завтра с утра уедем.

– Куда? – спросил Мордекай с набитым ртом.

Вздохнув, я уставилась на него, и он прикусил язык. Дверь открылась, впуская в кофейню свежий воздух. Дейзи поставила свои тарелки в раковину возле стойки с салфетками и столовыми приборами.

– Вот еще. – Я кивнула и на мои.

– Я тебе не слуга.

Я приподняла брови:

– Ты мой ребенок. Дети помогают взрослым, давай-ка.

– Я не твой ребенок.

– Дейзи, да поможет мне бог, если ты…

Я чуть не обрушила свою силу на них обоих, потому что Мордекай пнул меня. Уже почти теряя самообладание, я накинулась на него:

– Ты что, хочешь спать на улице или…

– Парень, который только что вошел, стоит в дверях и пялится на нас, – еле слышно прошептал Мордекай.

Я оглянулась – и тут же окаменела. Руки застыли над грязными тарелками, глаза округлились, наверняка сделавшись огромными, как блюдца.

Мужчина выглядел ровесником Кирана, под тридцать или чуть за тридцать, и был чрезвычайно привлекателен. Его волосы, слегка волнистые и немного взъерошенные, каштановые у корней, естественным образом переходили в пшеничные оттенки и золотились на концах – на такое осветление женщины тратят кучу денег в салонах красоты. Легкая щетина на угловатом лице превращала симпатичного мальчика в чертовски горячего мужчину. Брови изгибались идеальными дугами, ясные голубые глаза смотрели уверенно и прямо, и этот взгляд завораживал. Вытатуированные на шее языки пламени выглядели совсем как настоящие.

Я сглотнула, не зная, что делать, куда смотреть. Не могло быть и тени сомнения, что в кафе зашел тот самый парень. В его понимающем взгляде читалась ярость – и размышления о том, не испепелить ли меня прямо на месте.

Глава 13

Алексис

– Привет, Дилан, – сказала женщина за прилавком.

Он слегка встряхнулся, словно выходя из транса, пару раз моргнул и спокойно двинулся к стойке.

Волоски у меня на руках встали дыбом.

Слишком легко.

На лбу выступил пот. Я думала только о том, как спрятать детей в безопасное место, только где это место, черт возьми?

Разум бешено метался, перебирая все, что я когда-либо слышала о Молниеотводе. Он способен распознавать только магию Зевса, но у него ведь есть и другие органы чувств. Он понял: что-то назревает, однако он не станет сжигать весь город, нет, ни за что. Судя по тому, как Громовержец смотрел на продавщицу, она ему нравилась. Может, они даже дружили. В таком маленьком городке он, вероятно, сблизился со многими. Он не станет кидаться молниями без разбора только затем, чтобы избавиться от меня. К тому же это было бы неразумно: чеширы бы пришли в ужас от магии и подняли тревогу, все сразу сообразили бы, что́ именно это за магия, и игра была бы окончена.

– Уходите, – тихо сказала я, передавая детям ключи. – Уходите. Уезжайте. Убирайтесь из этого города сейчас же. Не возвращайтесь за мной.

– Нет. – Дейзи стремительно и плавно перетекла к столику. Каждое ее движение кричало о смертоносной подготовке. – Мы не оставим тебя.

Я ухватила ее душу своей силой.

– Вы уедете из города прямо сейчас. Оба.

Дейзи стиснула зубы, борясь с болью, а Мордекай даже не поморщился. Он-то к боли привык – до недавнего времени вся его жизнь была ею пронизана. Он просто спокойно наблюдал за мной, не вставая.

– Это уже второй двойной американо, который я готовлю за последний час. Ах, молодость. – Женщина с улыбкой цокнула языком и направилась к кофеварке.

Мужчина, Дилан, обернулся и посмотрел на меня – заказавшую то же самое, что и он. Его взгляд стал опасным, и в нем читалось столь явное предупреждение, что меня пробрала дрожь. Его душу, только что яркую и живую, тут же пронизала тьма. Никогда не видела, чтобы душа так менялась. Интересно, происходит ли то же самое и с моей, когда я готовлюсь к бою? Как, например, сейчас?

– А ты? – спросил Мордекай.

– Убирайтесь на хрен из этого городишки, немедленно. – Я встала, потянув за собой и его, и подтолкнула мальчишку к двери. – Забирай сестру. Если нужно, уведи силой.

Но Дейзи выдернула руку из хватки Мордекая и сморгнула с глаз слезы – единственное свидетельство,