Особые поручения: Пиковый валет - Борис Акунин

Посреди четырехугольного помещения стоялгрубый досчатый стол. На нем по углам, чуть подрагивая пламенем, горели четыресвечи. А на стуле, склонившись над старинной книгой в толстом кожаном переплете(«Travels Into Several Remote Nations Of The World In Four Parts By LemuelGulliver, First A Surgeon, And Then A Captain Of Several Ships»[5],бристольское издание 1726 года – куплено на книжном развале за толщину исолидный вид) сидел старец в белой хламиде с длинной седой бородой и белыми,шелковистыми волосами, по лбу перехваченными вервием. Один глаз у отшельникабыл закрыт черной повязкой, левая рука на перевязи. Вошедшего старец будто и незаметил.

Кузьма замычал, оборачиваясь, и из-за егошироченного плеча выглянула бледная физиономия Еропкина.

Тогда святой отшельник, не поднимая глаз,сказал голосом звучным и ясным:

– Иди-ка сюда, Самсон. Жду тебя. В тайнойкниге про тебя написано. – И ткнул пальцем в гравюру, изображавшуюГулливера в окружении гуигнгнмов.

Сторожко ступая, в часовню вошла вся честнаякомпания: почтеннейший Самсон Харитоныч, крепко держащий за руку отрока Паисия,Кузьма и два давешних мужика, которые тащили пухлый рогожный мешок.

Старец пронзил Еропкина грозным взглядомединственного глаза из-под всклокоченной брови и вскинул десницу. Одна изсвечей, повинуясь этому жесту, внезапно шикнула и погасла. Паук охнул и рукуотрока выпустил – что и требовалось.

Со свечой трюк был простой, но впечатляющий.Момус сам его когда-то изобрел на случай затруднений при карточной игре: свечис виду обычные, но фитилек внутри воска свободно скользит. Необычный фитилек,длинный, и внизу через щель стола продет. Левой рукой незаметно под столомдернешь, свеча и гаснет (на перевязи, у Момуса, понятное дело, «кукла» висела).

– Знаю, знаю, кто ты и каков ты, –сказал отшельник с недоброй усмешкой. – Давай сюда мешок свой, кровью ислезами наполненный, клади… Да не на стол, не на книгу волшебную! –прикрикнул он на мужиков. – Под стол кидайте, чтоб я ногой хромою егопопрал.

Тихонько потолкал мешок ногой – тяжелый, черт.Поди, все рублишки да трешницы. Пуда на полтора, не меньше. Но ничего, свояноша не тянет.

Суеверен Еропкин и умом не больно востер, номешок за здорово живешь не отдаст. Тут одних чудес мало. Психология нужна:натиск, скорость, неожиданные повороты. Не давать очухаться, задуматься,приглядеться. Эх, залетные!

Старец погрозил Еропкину пальцем, и тут жепогасла вторая свеча.

Самсон Харитоныч перекрестился.

– Ты мне тут не крестись! – страшнымголосом гаркнул на него Момус. – Руки отсохнут! Или не ведаешь, к комупришел, дурень?

– Ве… ведаю, отче, – просипелЕропкин. – К отшельнику святому.

Момус, запрокинув голову, зловеще расхохотался– точь-в-точь Мефистофель в исполнении Джузеппе Бардини.

– Глуп ты, Самсон Еропкин. Ты монеты вкладе сосчитал?

– Сосчитал…

– И сколько их было?

– Шестьсот шестьдесят шесть.

– А голос тебе откуда был?

– Из-под земли…

– Кто из-под земли-то говорит, а? Незнаешь?

Еропкин в ужасе присел – видно, ногиподкосились. Хотел перекреститья, но побоялся, проворно спрятал руку за спину,да еще на мужиков оглянулся – не крестятся ли. Те не крестились, тоже тряслись.

– Нужен ты мне, Самсон. – Момусперешел на задушевный тон и чуть-чуть придвинул мешок ногой. – Мой будешь.Мне станешь служить.

Он хрустко щелкнул пальцами, погасла третьясвеча, и сразу сгустилась тьма под мрачными сводами.

Еропкин попятился.

– Куда?! В камень превращу! – рыкнулМомус и опять, работая на контраст, перешел к вкрадчивости. – Да ты меня,Самсон, не бойся. Мне такие, как ты, нужны. Хочешь денег немерянных, противкоторых твой паршивый мешок – горстка праха? – Презрительно пнул рогожуногой. – Мешок твой с тобой останется, не трясись. А я тебе сто таких дам,хочешь? Или мало тебе? Хочешь больше? Хочешь власти над человеками?

Еропкин сглотнул, но ничего не сказал.

– Произнеси слова Великой клятвы, инавсегда будешь мой! Согласен?!

Последнее слово Момус рявкнул так, чтоб онокак следует пометалось меж древних стен. Еропкин вжал голову в плечи и кивнул.

– Ты, Азаэль, стань от меня по левуюруку, – приказал старец отроку, и тот перебежал за стол, встал рядышком.

– Как погаснет четвертая свеча,повторяйте за мной слово в слово, – наказал таинственный старец. – Дане на меня пяльтесь, вверх смотрите!

Убедившись, что все четверо будущих слугЛукавого послушно задрали головы, Момус загасил последнюю свечу, зажмурился итолкнул Мими в бок: не смотри!

Еще раз ухнул из темноты:

– Вверх! Вверх!

Одной рукой подтянул к себе мешок, другойприготовился нажать на кнопочку.

Сверху, куда свет свечей не достигал, дажекогда они еще горели, установил Момус магнезиевый «Блицлихт», новейшеегерманское изобретение для фотографирования. Как шандарахнет оно в кромешнойтьме нестерпимым белым сиянием, так Еропкин и его головорезы минут на пятьвчистую ослепнут. А тем временем веселая троица – Момочка, Мимочка и Мешочек –выскользнут в заднюю, заранее смазанную дверку.

А за ней саночки-американка, и резвый конекуж, поди, застоялся. Как рванут санки с места – ищи потом, Самсон Харитоныч,ветра в поле.

Не операция, а произведение искусства.

Пора!

Момус нажал кнопку. Что-то пшикнуло, но из-зазажмуренных век никакой вспышки не угляделось.

Надо же, чтобы именно в такой момент осечка!Вот он, хваленый технический прогресс! На репетиции все было идеально, а напремьере конфуз!

Мысленно чертыхнувшись, Момус приподнял мешок,дернул Мими за рукав. Стараясь не шуметь, попятились к выходу.

И тут треклятый «Блицлихт» проснулся: зашипел,неярко полыхнул, исторг облако белого дыма, и внутренность часовни озариласьслабеньким, подрагивающим светом. Явственно можно было разглядеть четырезастывшие фигуры по одну сторону стола, две крадущиеся по другую.

– Стой! Куда? – взвизгнул фистулойЕропкин. – Отдай мешок! Держи их, ребята, это фармазонщики! Ах, паскуды!