Особые поручения: Пиковый валет - Борис Акунин

Отличная штука – когда сразу много золотыхмонет. На ассигнации не такая уж астрономическая сумма выходит, а завораживает.Жадного человека и вовсе разумения лишает. Момус уж не раз этим страннымсвойством золотишка пользовался. Сейчас главное было – не давать Еропкинупередыха. Чтоб у него, живоглота, голова кругом пошла, мозга за мозгу заехала.Давай, Мими, твой бенефис!

– То ли сызнова мало дал, то ли нет тебевобче прощения, – жалостливо произнес юродивый. – Гнить те, сиротеубогому, заживо.

– Как это нет прощения? –забеспокоился Еропкин, и даже из кустов, за пять сажен, было видно, как на лбуу него заблестели капли. – Мало – дам еще. У меня денег без счета. Сколькодать-то, ты скажи!

Паисий не отвечал, раскачивался из стороны всторону.

– Вижу. Вижу камору темну. Иконы постенам, лампадка горит. Вижу перину пухову, подушки лебяжьи, много подушек… Подпостелей темно, мрак египетский. Телец там золотой… Куль рогожный, весьбумажками набитый. От него все зло!

Немой Кузьма и мужики с лопатами придвинулисьвплотную, лица у них были одурелые, а у Еропкина бритый подбородок заходилходуном.

– Не надо Ма-атушке твоих де-енег, –странным, с подвываниями голосом пропел Божий человек (это она из «Баядерки»модуляции подпускает, сообразил Момус). – Надо ей, Заступнице, чтоб очи-истилсяты. Чтоб деньги твои очистились. Грязные они, Самсон, вот и нет тебе от нихсчастья. Праведник их должен благословить, ручкой своей безгрешной осенить, иочистятся они. Праведник великий, человек святой, на один глаз кривой, на однуруку сухой, на одну ногу хромой.

– Где ж мне такого сыскать? –жалобно спросил Еропкин и тряхнул Паисия за тонкие плечи. – Где такойправедник?

Отрок наклонил голову, к чему-то прислушался итихонько проговорил:

– Голос… Голос те будет… из земли… Егослушай.

А дальше Мими выкинула штуку – вдруг взяла иобычным своим сопрано затянула французскую шансонетку из оперетты «СекретЖужу». Момус схватился за голову – увлеклась, заигралась, чертовка. Всеиспортила!

– Голосом ангельским запел! – ахнулодин из мужиков и мелко закрестился. – На неземном языке поет, ангельском!

– По-французски это, дурак, –прохрипел Еропкин. – Я слыхал, бывает такое, что блаженные начинают наиноземных наречиях говорить, которых отродясь не знали. – И тожеперекрестился.

Паисий вдруг рухнул на землю и забился вконвульсиях, изо рта, пузырясь, полезла обильная пена.

– Эй! – испугался Самсон Харитоныч,нагибаясь. – Ты погоди с припадком-то! Что за голос? И в каком смыслесвятой мои деньги «очистит»? Пропадут деньги-то? Или опять вернутся сприбавкой?

Но отрок только выгибался дугой и бил ногамипо холодной земле, выкрикивал:

– Голос… из земли… голос!

Еропкин обернулся к своим архаровцам,потрясенно сообщил:

– И вправду запах от него благостный,райский!

Еще бы не райский, усмехнулся Момус. Мылопарижское, с клубничным вкусом, по полтора рубля вот такусенький брикетик.

Однако паузу тянуть было нельзя – пораисполнять приготовленный аттракцион. Даром что ли вчера вечером битый чассадовый шланг под палой листвой налаживал и землей сверху присыпал. Один конецс раструбом был сейчас у Момуса в руке, другой, тоже с раструбом, но пошире,располагался аккурат меж корней дуба. Для конспирации прикрыт сеточкой, насеточке – мох. Система надежная, экспериментально проверенная, надо толькопобольше воздуху в грудь набрать.

И Момус расстарался – надулся, прижал трубкуплотно к губам, загудел:

– В полночь… Приходи… В Варсонофьевскуючасовню-ю-ю…

Убедительно получилось, зффектно, дажечересчур. От чрезмерного эффекта и вышла незадача. Когда из-под землизамогильно воззвал глухой голос, Еропкин взвизгнул и подпрыгнул, его подручныетоже шарахнулись, и самое главное было не слышно – куда деньги нести.

– …Близ Новопименовскойобители-и-и, – прогудел Момус для ясности, но одуревший Еропкин, пеньтугоухий, опять не дослышал.

– А? Какой обители? – боязливоспросил он у земли. Посмотрел вокруг, даже в дупло нос сунул.

Ну что ты будешь делать! Не станет же ему,глухарю, Высшая Сила по десять раз повторять. Это уж комедия какая-тополучится. Момус был в затруднении.

Выручила Мими. Приподнялась с земли и тихопролепетала:

– Варсонофьевская часовня, близНовопименовской обители. Святой отшельник там. Ему мешок и неси. Нынче вполночь.

* * *

Про Варсонофьевскую часовню на Москве говорилинехорошее. Тому семь лет в малую завратную церковку близ въезда вНовопименовский монастырь, ударила молния – крест святой своротила и колоколрасколола. Ну что это, спрашивается, за храм Божий, ежели его молния поражает?

Заколотили часовню, стали обходить ее сторонойи братия, и богомольцы, и просто обыватели. По ночам доносились из-за толстыхстен крики и стоны жуткие, нечеловеческие. То ли кошки блудили, а каменное,подсводное эхо их визг множило, то ли происходило в часовне что похуже. Отецнастоятель молебен отслужил и водой святой покропил – не помогло, толькострашнее стало.

Момус это славное местечко еще передРождеством присмотрел, все думал – авось пригодится. И пригодилось, в самыйраз.

Продумал декорацию, подготовил сценическиеэффекты. Гранд-Операсьон приближалась к финалу, и он обещал статьсногсшибательным.

«„Пиковый валет“ превзошел сам себя!» – воткак написали бы завтра все газеты, если б в России была настоящая гласность исвобода слова.

* * *

Когда малый колокол в монастыре глухо звякнул,отбивая полночь, за дверями часовни раздались осторожные шаги.

Момус представил, как Еропкин крестится инерешительно тянет руку к заколоченной двери. Гвозди из досок вынуты, потяни –и дверь, душераздирающе заскрипев, откроется.

Вот она и открылась, но внутрь заглянул неСамсон Харитоныч, а немой Кузьма. Трусливый паук послал вперед своегопреданного раба.

Чернобородый разинул рот, с плеча дохлой змеейсоскользнул витой кнут.

Что ж, сказать без ложной скромности, тут былоот чего рот разинуть.