Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

отсрочку до достижения им 30-летнего возраста. Когда бабка в 1712 году напомнила ему, что тридцать лет уже исполнилось, он ответил, что мужчине нечего спешить с браком до сорока лет. Карлу ХII приписывают следующие слова:

– Если Господь пошлёт мир, я женюсь, но не из политических соображений, а на такой девушке, которая мне будет нравиться, чтобы мне не нужно было иметь метрессу.

Его страстью было после очередного сражения раздавать золото солдатам. Бывали случаи, когда Карл выдавал каждому участнику по 10 червонцев. В 1703 г. размеры подарков были таковы: раненый капитан – 80 риксдалеров, нераненый капитан – 40, раненый лейтенант – 40, нераненый – 20, нераненый унтер-офицер – 2, раненый рядовой – 2, нераненый рядовой – 1 риксдалер. Подарки генералам обходились королю в более «круглую» сумму. Часто подарки делались и пленным врагам. По возвращении домой в Швецию Карл всегда носил при себе кошелёк, в котором было не менее 400 червонцев, и напоминал пажу регулярно его пополнять. Карл никогда не считал деньги и был весьма расточителен.

Карл был добр и великодушен, но если, к примеру, население оккупированной страны не слушало его указаний и отказывало в провизии или в контрибуции, то был к ним беспощаден и не колебался прибегнуть к полному их истреблению, чтоб «другим не повадно было».

Уже было сказано, что к солдатам он относился хорошо, но они были для него всего лишь инструментом войны, подсобным материалом. Он олицетворял для них Божественный промысел, и они должны были беспрекословно за него умирать. И он их не щадил и не жалел. Их страдания и жертвы воспринимались им как должное. Он мог без нужды, просто так, из-за прихоти, подвергнуть их жизнь опасности и лишениям. Карлу была нужна не просто победа, а победа, добытая с трудом и с большими испытаниями. Так он не пускал солдат на зимние квартиры, и многие солдаты замерзали от холода. Он вёл солдат на штурм тогда, когда это было бессмысленно.

Карл верил в своё высокое Божественное предназначение, а потому искренно полагал, что остальных людей Творец создал лишь для того, чтобы они способствовали достижению его цели. Он не думал так – он чувствовал так. Если Пётр посылал своих подданных на смерть расчётливо, то Карл действовал инстинктивно.

Таков был новый король Швеции – «солдатский» король, король-аскет, король-романтик. Такой романтический образ молодого короля Швеции создали потомкам Вольтер и шведские биографы Ё. Нурдберг и К.Г.Адлерфельдт. Был ли Карл ХII романтиком в нашем понимании этого слова? В известной степени да – с поправкой на его грубый солдатский быт и солдафонские манеры. Но романтизм хорош в поэзии, а в оболочке из абсолютной власти романтик становится опасным для окружающих. Его фантазии редко соответствуют реалиям жизни, а в случае с монархом, обладающим абсолютной властью, это может стать бедой для всей страны.

Так оно, в конечном счёте, и получилось. Но эта история уже выходит из рамок данного повествования.

Началось!

После московских переговоров Паткуль появился в Курляндии у своего двоюродного брата фон Фитингхофа. В герцогстве уже собрались саксонские войска, которые, согласно разработанному саксонскими генералами и Паткулем генеральному плану военных действий, должны были первыми начать военные действия против шведов. Об этом докладывал Петру I в Москве Г. Карлович, который обещал вытеснить шведов из Лифляндии самостоятельно, не ожидая помощи со стороны русских. Насколько поспешным и опрометчивым оказался этот план, мы скоро увидим.

Сначала нужно было захватить Ригу – оплот шведского могущества в Лифляндии. Командование войсками саксонцев было поручено О.А.Пайкулю, которого Паткуль уговорил вернуться на службу в саксонскую армию. Общее руководство всей лифляндской компанией возлагалось, однако, на генерал-лейтенанта Я.Х.Флемминга, в то время как Паткуль играл при них роль эксперта-политика, военного советника и координатора всех участвующих в этом деле сил и лиц. Из имения Эрвален он посылал в Лифляндию своих лазутчиков, наблюдал за ходом подготовки штурма, следил за изготовлением мостов, понтонов и осадных лестниц.

Штурм рижской крепости был намечен на середину декабря 1699 года. В нём должны были участвовать четыре драгунских полка общей численностью в 7.000 человек. Штурмующие части сосредоточились в Самогитии в 12 милях от Риги вокруг населённого пункта Янишек. То, что два года тому назад не удалось Петру I, без особого труда выполнили саксонские офицеры: они несколько раз под разными предлогами побывали в Риге и подробно изучили особенности её крепостных сооружений. Несомненно, им в этом помогал и Паткуль, прослуживший в гарнизоне Риги несколько лет в качестве командира роты Эстонского пехотного полка.

Крепость Рига охранялась шведами очень строго. По ночам по городу ходили солдатские патрули и стража, состоящая из горожан. Каждый час стража исполняла песни, например, в 11 часов ночи они пели следующий стих:

Одиннадцать уже звучит,

Наш древний город крепко спит.

Заметьте, это – поздний срок

И на другой ложитесь бок.

Паткуль для овладения рижской крепостью составил хитроумный план, достойный героев осады Трои. Он состоял в том, чтобы под видом крестьян, привозивших продукты на продажу горожанам, проникнуть в город, перебить или разоружить шведских солдат, охранявших крепостные ворота, и впустить внутрь саксонские полки. Крестьянские сани в ожидании момента открытия ворот обычно накапливались в непосредственной близости прямо на льду Двины.

Около 200 саксонских солдат переодели в белые овчинные полушубки и на санях под самое Рождество отправили по льду к крепостным воротам, где они должны были смешаться с толпой крестьян и беспрепятственно войти в город. Но план сорвался – немцам, как всегда, помешал мороз! В это роковое утро ударили сильные холода, и все саксонцы отморозили себе уши, руки и ноги. Кроме полушубков, нужно было достать и тёплые овечьи шапки, валенки и рукавицы, но про них почему-то забыли. Не доехав до места сбора, офицеры отряда были вынуждены отдать приказ на возвращение.

А бдительный Э. Дальберг принимал самые срочные меры по укреплению рижской крепости. Он с подозрением следил за передвижениями саксонских войск из Польши в Курляндию – якобы, по решению польского Сейма, за постепенным их накапливанием на границах Лифляндии – под предлогом проведения крепостных работ в крепости Поланген, за странным визитом в Ригу Я. Х.Флемминга – под видом урегулирования финансовых дел, за несанкционированными переходами через лифляндскую границу саксонских офицеров – под легендой проведения облав на дезертиров, и… ничему не верил. Ещё когда русский царь в составе Великого посольства пытался осмотреть крепостные сооружения, генерал-губернатор знал, что царём руководил не один праздный интерес, а потому издал приказ не подпускать царя к крепостным бастионам.

После неудачной рождественской вылазки генерал Пайкуль написал Дальбергу письмо, в котором сообщал, что в ближайшие дни собирается прибыть в Ригу, чтобы лично договориться с генерал-губернатором о порядке отлавливания саксонских дезертиров на шведской территории. Никуда Пайкуль выезжать, конечно, не собирался – нужно было продолжать линию на усыпление бдительности защитников Риги. Но в середине января 1700 года Дальбергу доложили о непонятной кутерьме с переодетыми под крестьян саксонцами, которые в момент, когда все христиане праздновали Рождество, подобрались к окраинам города, но неожиданно повернули назад. И тогда он отдал приказ объявить по крепости состояние полной боевой готовности, а на угрожаемом направлении – выставить патрули и дозоры.

Между тем в лагере саксонцев терпение было на исходе. И Паткуль, и Пайкуль понимали, что момент внезапности для штурма упущен. Все ждали возвращения главнокомандующего Флемминга, перед самым началом операции затеявшего вдруг жениться. Он уехал в Варшаву праздновать собственную свадьбу с дочерью гетмана Сапеги и до сих пор задерживался. Из Москвы подъехал генерал-лейтенант Г. Карлович. Посовещавшись, Паткуль, Карлович и Пайкуль решили отправиться к Августу и пожаловаться ему на безответственность Флемминга. По пути полковник Паткуль отправил генерал-лейтенанту Флеммингу полное упрёков письмо – уже прошёл месяц, а от главнокомандующего – ни слуха, ни духа. Пунктуальному Паткулю потом придётся не раз сталкиваться с таким поведением подданных Августа, но на сей раз он был зол и взбешен до крайности и выражений для характеристике поведения своего начальника не выбирал. Субординация не играла для него роли, когда страдало