Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

и ждали приказа к штурму. Но приказа так и не последовало. Создавалось впечатление, что саксонцы не собирались штурмовать город вовсе и разыгрывали дрезденский вариант русской детской игры «казаки-разбойники».

В начале сентября Паткуль узнал о том, что датчане 8 августа в Травендале заключили мир со шведами и вышли из войны. Правда, в это же время под Нарву наконец-то устремились, многочисленные, наспех обученные полки Петра, но наступление польско-саксонских войск в Лифляндии, рассчитанное на молниеносный успех, к этому времени уже выдохлось, а потом и вовсе остановилось. Растянув коммуникации шведов от Копенгагена до Нарвы и создав объективные предпосылки для успешных акций каждый на своём направлении, союзники, действуя медленно и нерешительно, первую фазу войны проиграли заранее.

Король Август стал снова проявлять колебания и сомневаться в целесообразности продолжения военной кампании в Лифляндии. Немалая «заслуга» в создании такой неустойчивости Августа принадлежала посланнику французского короля Людовика ХIV в Варшаве Шарлю дю Эрону. Парижу, основным соперником которого в борьбе за испанское наследство была Вена, прежде чем начать действовать в Мадриде, желательно было заручиться поддержкой королей Карла и Августа. Швеция со времён Тридцатилетней войны считалась естественной союзницей Франции, а Саксония всегда была если не враждебно, то критически настроена по отношению к Австрии. И вот теперь потенциальные союзники Людовика, шведский и польский короли-родственники, зачем-то ввязались в совершенно «ненужную» войну.

Ловкий и беззастенчивый дипломат и царедворец маркиз дю Эрон стал активно обрабатывать шведов, поляков и саксонцев и склонять их к миру, внося и в без того запутанную игру вокруг польских магнатов ещё больший беспорядок и смуту. Паткуль немедленно почувствовал в нём умного и хитрого врага и постарался противопоставить ему свои не менее выдающиеся способности.

Первый раунд борьбы с французом Паткуль выиграл: ему удалось удержать Августа в тройственном союзе и убедить его с новыми силами продолжить завоевание Лифляндии. При этом ему пришлось преодолеть сопротивление довольно влиятельных сил при Дрезденском дворе, не согласных с развитием последних событий. Одним из представителей этих сил был премьер-министр Августа, великий канцлер Вольф Дитрих Байхлинген, с самого начала возражавший против войны со шведами. Маркиз дю Эрон сразу распознал в Паткуле главного противника для своих далеко идущих планов. Он быстро разобрался в расстановке сил в Дрездене и Варшаве, быстро снюхался с Байхлингеном и заручился его благосклонностью, чтобы вместе плести интриги против Паткуля. В подогревании профранцузских симпатий Байхлингена немало способствовала «пенсия»[40], пожалованная великому канцлеру щедрым маркизом.

Пока Паткуль находился в зените своего фавора у польского короля, а дю Эрон успешно вербовал себе сторонников, Байхлинген затаился и выжидал удобного момента, чтобы одним коварным шагом лишить фаворита поддержки короля. В окружении Августа у великого канцлера был верный осведомитель в ранге надворного советника, который регулярно докладывал своему патрону в Дрезден обо всём, что происходило под Ригой. Возмущённый советник жаловался, что Паткуль вмешивается во все дела – даже в дела канцелярии, подчинявшейся непосредственно Байхлингену, лично контролирует всю входящую и исходящую почту, непрерывно находится при короле и консультирует его по всем политическим делам; что чиновники канцелярии к обсуждению важных вопросов не привлекаются, а конца фавору лифляндца пока не предвидится.

Паткуль же, со своей стороны, тоже был полон решимости «вышибить из седла» Байхлингена, и, не стесняясь в выражениях, клеймил его «предательскую» по отношению к тройственному союзу политику. Так, в добавление к явным неудачам на полях сражений, в салонах Варшавы и Дрездена завязался новый тугой узел дипломатических противоречий и хитросплетений.

Следующий шаг сделал маркиз дю Эрон. Он появился в саксонском лагере под Ригой и немедленно начал действовать. Француз дождался своего часа и смело выступил вперёд. Август, удручённый поражением датчан и неумелыми действиями своих войск под Ригой, слишком хорошо был подготовлен к восприятию его аргументов. Скоро маркиз в качестве «посредника» отправился в город, ворота которого, под грохот орудийного салюта, были немедленно открыты Дальбергом. Посредника ждал роскошный обед и французские вина. При содействии дю Эрона начались шведско-саксонские переговоры о перемирии и обмен пленными. Были запущены дипломатические «щупы» к королю Карлу с предложениями мира, но шведский король категорически отверг все эти попытки. Прежде он должен был хорошенько проучить вероломного саксонского верзилу, а потом уж думать о мире с ним.

16 сентября перемирие между Августом и Дальбергом было формально подписано. Саксонские войска почти все ушли из-под Риги, но по пути на зимние квартиры в Курляндии и Литве, в нескольких километрах к юго-востоку от Риги, захватили небольшую крепостцу Кокенхусен. Майор Хайи, командовавший небольшим гарнизоном, увидев перед собой саксонскую армаду, без сопротивления открыл ворота крепости и впустил «победоносного» Августа в город. Тщеславие короля было вполне удовлетворено этой победой, и он со спокойной совестью удалился в Польшу.

В эти драматические для Паткуля дни, на глазах которого терпели крах все его дипломатические и военные усилия, произошёл ещё один примечательный эпизод, который вероятно положил конец всем его надеждам на использование «рыцарства» в реализации задуманных планов. Однажды в саксонский лагерь был доставлен лифляндский барон Ройтц, обвинённый в шпионаже в пользу шведов. Ройтц был старым знакомым Паткуля по работе в ландтаге, и он приказал привести его к себе. Вероятно, он решил использовать последнюю возможность для того, чтобы хоть как-то повлиять на своих земляков.

Беседа с бароном проходила примерно по тому же сценарию, что и его весенняя встреча с пастором Темпельманном. Говорил в основном Паткуль, а майор Ройтц больше слушал. Паткуль попросил барона не беспокоиться за свою жизнь и обещал его в скором времени освободить. Но прежде он хотел, чтобы Ройтц выслушал его аргументы. В конце концов, Ройтц, в своё время многим рисковавший, выступая против редукции и шведского короля, должен был понять, о чём идёт речь и за что выступает он, Паткуль, его старый товарищ.

Четыре дня подряд Паткуль расспрашивал Ройтца о настроениях баронов, разъяснял свою позицию, и четыре дня Ройтц терпеливо молча выслушивал саксонского тайного советника.

После того как Паткуль исчерпал все запасы красноречия и проиграл перед бароном все варианты развития событий в Лифляндии, он спросил, что бы он мог сделать для своего друга.

– Отпустить меня из лагеря, – ответил Ройтц.

Честолюбивый план Паткуля покорения Лифляндии и присоединения её к Польше провалился. С тяжёлым чувством он через Митаву и Мемель возвращался в Варшаву. Здесь он получил известие о том, что 6 октября Карл ХII высадился в Пернау (Пярну) и спешным маршем держит путь к Нарве. В письме к герцогу де Круа, главнокомандующему русскими войсками под Нарвой, Паткуль упрекал царя за то, что вовремя не послал подмогу под Ригу: «Плохое следствие великих обещаний!»

Движение русских войск на Нарву началось 22 августа, но из-за дождей и нехватки продовольствия и боеприпасов они дотащились туда только к 1 октября 1700 года. Надо было торопиться, потому что шведы с Карлом ХII уже высаживались в Пернау и спешили на помощь осаждённой крепости. Русская армия, вопреки некоторым фантастическим предположениям западных историков, насчитывала от 35 до 40.000 человек, а шведская – втрое меньше. Царь Пётр в самый канун битвы, поручив командование австрийскому фельдмаршалу герцогу Карлу Евгению де ла Круа, потомку венгерских королей, с Ф. Головиным уехал в Новгород, чтобы ускорить отправку под Нарву отставших полков.

В Нарве под командованием барона Горна сидел небольшой шведский гарнизон – около 1.000 человек, сумевший продержаться шесть недель и отбить все атаки русских. Шведы держались стойко и мужественно – этого у них было не отнять. Но главная причина неудачи русского войска заключалась в другом: повсюду царила потрясающая безалаберность и неразбериха. Лишь 20 октября приступили к бомбардировке крепости, но скоро кончился артиллерийский запас. Оказались из рук вон плохи сами пушки – они не пробивали стены. Специалистов по организации правильной осады крепости в лагере не оказалось. Под руководством Петра начали подкопы, и хотя австрийский маршал находился при войске, царю пришлось самому вмешаться в дело. Он разметил укрепления русского лагеря и уехал, чтобы «не стеснять» западного специалиста Круа.

А Карл ХII действовал решительно и стремительно.