Ласковый ветер Босфора - Ольга Покровская

С того утра в доме у Эртана Катя стала все чаще и чаще замечать в себе изменения. С изумлением останавливаться взглядом на женщине, смотревшей на нее из зеркал, из отражений в витринах и окнах. Куда только исчезла ссохшаяся, сгорбленная, застегнутая на все пуговицы карга, глядевшая на все и на всех с настороженной неприязнью? И откуда пришла на смену ей эта тонкая, звонкая, энергичная, смеющаяся молодая женщина с вьющимися мягкими локонами, веселыми глазами и глубоким грудным голосом?

Впрочем, изменения касались не только внешности. Проведя всего чуть больше месяца в Турции, Катя внезапно стала ощущать, как постепенно, исподволь возвращаются к ней те чувства и мысли, о существовании которых она, в принципе, успела забыть. Вновь осознав себя красивой, интересной, она стала вдруг задерживаться у зеркала, прикидывать, что надеть завтра на репетицию, как поудачнее уложить волосы. Но и это было не главным. Больше всего поражало Катю то, что она внезапно снова стала задумываться о будущем. И не просто задумываться, а смотреть в него с оптимизмом, с надеждой. После стольких безрадостных лет, когда впереди виделся только неизбежный конец, вдруг ощутить, что ты на самом деле еще очень молодая женщина, у которой, возможно, многое впереди, – было все равно, что глотнуть ледяного шампанского, все равно, что выскочить под летний дождь и в упоении прыгать босиком по лужам, все равно что лететь на бешеной скорости по ночному Стамбулу, чувствуя бьющий в лицо теплый ветер. И Катя настороженно, опасливо и в то же время окрыленно прислушивалась к этим давно забытым ощущениям.

Работа над спектаклем тем временем подходила к концу. Уже назначен был день премьеры, расклеены афиши, запущены рекламные ролики на теле- и радиоканалах. Катя, с самого приезда проводившая на репетициях по четырнадцать-шестнадцать часов, уже «собрала» спектакль, выстроила его из отдельных эпизодов и, как всякий творческий человек, была одновременно и довольна, и недовольна результатом. Определенно, ничего более емкого, сильного, проникновенного ей еще не доводилось ставить за всю свою режиссерскую карьеру. И в то же время, будучи перфекционистом, Катя, наверное, еще долго дорабатывала бы постановку, сглаживала малейшие шероховатости, доводила до совершенства жесты актеров, если бы не неминуемо приближавшаяся премьера. В целом же, им оставалось отрепетировать еще одну сцену, и спектакль был бы полностью готов к показу.

В день, на который назначена была репетиция той самой сцены – эпизода в подвальчике на Арбате – Мустафа Килинч попросил Катю приехать в концертный зал чуть раньше, переговорить с ним приватно.

Входя в кабинет Мустафы, Катя ожидала, что разговор пойдет о приближающейся премьере, о каких-то рабочих моментах и вопросах, которые еще нужно успеть утрясти перед первым выводом их совместного детища «в люди», но Килинч сразу же направил беседу в совершенно неожиданное для Кати русло.

– Кати, дорогая, мне нужна от вас информация, на какое число заказать вам обратный билет. Подумайте, пожалуйста, когда вам будет удобнее вернуться, и я отдам соответствующие распоряжения секретарю.

– Билет… куда? – опешила не ожидавшая такого вопроса Катя.

– Как куда? – удивился Мустафа. – В Россию, конечно. – И, доверительно улыбнувшись Кате, добавил: – Соскучились по родине, наверное?

– Подождите, но… – в растерянности пробормотала Катя.

Почему-то мысль о том, что ей в ближайшее время придется возвращаться, совершенно не приходила в голову. А ведь это было вполне естественно. Спектакль готов, ее работа выполнена. Отгремит премьера, пройдет несколько последующих постановок, и Мустафа повезет спектакль по городам и весям, по странам и фестивалям. И, конечно, каким бы щедрым и богатым ни был их продюсер, он не станет таскать за собой сотрудника, чья работа уже фактически выполнена. Следить за тем, чтобы все шло, как следует, вполне может и второй режиссер. А на фестивали и премьеры в других странах, если таковые будут, Катя может прилететь в любой момент из Москвы, ограничив свой визит одним днем. Неужели она и правда думала, что Килинч бесконечно будет оплачивать ей номер люкс? Он ведь, прежде всего, деловой человек…

Однако же, взглянув на Мустафу, ерзавшего на своем месте и упорно отводившего взгляд, Катя вдруг подумала, что в данный момент двигали им не только бизнес-соображения. Конечно же, от внимательного и чуткого продюсера не укрылось их сближение с Эртаном. Заметил он и перемены в самой Кате, она нередко в последние дни ловила на себе его пристальный задумчивый взгляд. Выходило, что влюбленный Мустафа попросту приревновал?.. Но ведь их с Эртаном не связывало ничего, кроме дружбы…

Произнося эту фразу даже мысленно, Катя отлично отдавала себе отчет в том, что лукавит. Всего лишь дружбой назвать сложившиеся между ними странно-трепетные, очень близкие и доверительные отношения было нельзя. Но как их тогда было назвать? Романом? Какой же может быть роман, когда вовлеченные в него участники вечером прощаются, целомудренно поцеловав друг друга в щеку, и расходятся по своим комнатам? И все же свести к обыкновенной дружбе то, как загорались у них обоих глаза при встрече, то, с каким волнением они ждали возможности остаться вдвоем, тоже было проблематично.

Может быть, не так уж и не прав был Мустафа, задавшийся целью убрать ее с дороги? И все же… если он видел в ней соперника, значит, у нее все же были какие-то шансы одержать над ним победу?

В смятении, не до конца понимая, что происходит, Катя решила ответить честно:

– Я пока не думала об отъезде.

И Мустафа тут же со свойственной ему велеречивостью подхватил:

– Конечно-конечно, никакой спешки нет. И все-таки хотелось бы определиться, просто чтобы мы имели возможность забронировать билеты на самое удобное для вас время. Наверное, вы захотите улететь в первые дни после премьеры? Наш с вами контракт, если не ошибаюсь, ограничивает время вашего пребывания в Турции неделей после первого представления пьесы, но если вы захотите уехать раньше…

Контракт… Катя не помнила этой строчки, но не сомневалась, что где-то там она присутствует. Разумеется, Килинч не стал бы ей врать или подделывать что-то в договоре постфактум. Просто тогда, в Москве, вся эта история со спектаклем казалась такой далекой, такой нереальной… Попросту авантюрой, из которой с большой долей вероятности ничего не выйдет. И Катю, конечно, меньше всего волновало тогда, сколько дней она сможет пробыть в Стамбуле после премьеры.

– Я так благодарен вам, Катерина, – продолжил меж тем изливаться Мустафа. – Вы сотворили на сцене нечто удивительное, невероятное. Я именно так и представлял себе эту постановку, когда мечтал о ней. А ваше, не побоюсь этого слова, гениальное решение поставить Эртана Озтюрка на роль Иешуа… Это переменило все, решило судьбу всего спектакля. Ваша постановка станет незабываемым событием на театральной сцене, возможно, повлияет на развитие всего турецкого театрального искусства, которое до сих пор ограничивалось постановкой фольклорно-этнических пьес.

– Именно поэтому вы решили как можно скорее от меня избавиться? – не удержавшись, едко вставила Катя.