Золото плавней - Николай Александрович Зайцев

Лошадь, впряженная в арбу, почуяв незнакомцев, шарахнулась было в сторону, стукнулась об оглоблю. Недовольно фыркнув, заржала, перебирая передними ногами.

Из подвала соседней хижины послышались сдавленные крики. Как будто кто-то пытался кричать с зажатым ртом. Казаки не мешкая направились во двор, откуда были слышны звуки. Двор и сама сакля были пусты. В самом жилище царил хаос. Вся утварь была перевернута. На полу лежали осколки посуды – разбитых глиняных горшков и расписных таких же кувшинов. Мишник носком сапога поддел витую ручку, заботливо украшенную синими и красными веревочками. Видно, что хозяева собирались в страшной спешке.

– Есть кто живой? – крикнул Осип, медленно вытаскивая кинжал. – Эй, – шепотом добавил он, потому что дыхание перехватило.

Сдавленный крик вновь донесся откуда-то снизу. Казаки переглянулись и стали спускаться по лестнице вниз. Дерево перекладин протяжно скрипело, принимая на себя вес, но выдержало станишников, а тревоги и так хватало, и лишней в сердце не стало.

Стон сменился более отчетливым всхлипываниями и сбитым дыханием.

– Отзовись! – вновь крикнул Осип, пытаясь сориентироваться в полумраке. Из-за дверей, ведущих в подвал, раздался тот же всхлип, что слышали казаки минуту назад. Казаки переглянулись. Каждый прочитал в глазах другого полную готовность. Иван Мищник с силой толкнул дверь ногой, та слетела с петель. Темнота подвала обволокла души и обдала холодом. Стон повторился. Иван головой махнул Осипу, и оба скрылись в полумраке комнатки. Через минуту оба появились вновь.

Иван держал на руках Марфу, изможденную, в рваном платье, с кляпом во рту. Осип своими крепкими, как лещотки, руками держал пытающегося вырваться чумазого черкесского мальчишку, на вид лет десяти-двенадцати.

– Не дергайся, змееныш, – проворчал казак, встряхивая находку, как куклу. На секунду паренек успокоился.

Марфа жмурилась от света, трогая лицо дрожащими пальцами, они прикасались к кляпу, но сил вытащить его у девушки не было.

– Сможешь идти? – спросил ее Иван. Девушка в ответ утвердительно махнула головой. Мишник опустил Марфу на ноги и помог освободиться от кляпа.

– Риднэньки вы мои! Драголюбчики! – только и смогла выкрикнуть Марфа и зашлась беззвучным рыданием.

– Тише, Марфута, все кончилось.

Придерживая ее под руки, Иван в сопровождении казаков вывел Марфу во двор, а там и на майдан, где стоял Билый со станичниками. Осип тащил на руках пытающегося всеми силами вырваться черкесенка. Скорее похожего на бесенка: с ошалелыми глазами, острыми зубами и злобным ворчанием. Паренек извивался, как угорь, но из рук Момуля не так просто было вырваться. Бить мальчугана не стал, боясь после горячки боя зашибить ненароком.

Сотник, увидев Ивана, ведущего казачку, поправил папаху и направился навстречу к ним. Смутные чувства овладели им. Нравилась ему красавица Марфа. Но никак он не решался сказать ей об этом. А сейчас какая-то необъяснимая сила тянула его к своей станичнице. Он шел, казалось, навстречу своей судьбе. И Марфа, насколько хватало ей сил, улыбалась идущему ей навстречу Миколе Билому.

Осип на мгновение засмотрелся на командира, удивленно хлопая ресницами – не ожидал от сотника подобной мягкости. Этого хватило, чтобы черкесский мальчишка, как дикий волчонок, выкрутился и с силой впился зубами в правую кисть Осипа. Момуль вскрикнул:

– Бисово отродье! Хай тэбэ грэць!

Парнишка высвободился из крепких рук казака. Время остановилось. Заметив лежавшее на земле ружье возле убитого черкеса, он в один миг поднял его и, наводя на Марфу, нажал на курок. Грянул выстрел. Осип бросился к стрелявшему, свалил его одним ударом, выбивая ружье из рук.

Билый был уже рядом с Марфой, когда увидел ружье в руках черкесского мальчишки. Реакция сработала мгновенно. Схватив Марфу за руки, он развернул ее, подставляя под выстрел себя.

В следующий момент острая, жгучая боль вошла в грудь, туманя реальность. Билый качнулся, начал заваливаться на бок и, прежде чем потерять сознание, успел крикнуть:

– Не убивать черкесенка!

Глава 11

Мортира

Проводив скрипящую большими деревянными колесами арбу с телами убитых станичников и раненым Гамаюном, младший урядник Димитрий Рева, оглядев всех, подозвал к себе Степана Рябокобылу, Сидора Бондаренко и двух молодых казаков Ивана Пяту и Сашко Журбу. Зная суровую натуру Димитрия, казаки мешкать не стали, резво подошли и стали кругом. Журба отогнал сонного овода с лица, сбив жужащую тварюгу в заросли зеленой крапивы и лопухов. Гордость распирала Сашко – его выделили, как и Пяту, это уже о многом говорило.

Рева жестко посмотрел на лица молодых парубков и, тяжело вздохнув, принялся говорить:

– Хлопцы, – начал Димитрий. – Слухайте, шо кажу. У Гамаюна в крепостице мортирка була. Старая, еще дедовская. Но пуляет як нова. Черкесам она как зайцу пятая нога. Если цела осталась, нам пригодится. У мэне в натруске пороха немного есть, на заряд хватит. Камней мелких соберем, пыж из тряпья сделаем. Впятером осилим мортирку вниз спустить. Ну як?

Казаки отмерли, отпуская напряжение. Старослужащие закивали, соглашаясь.

– Доброе дило, – поддержал Рябокобыла, привычно поглаживая рукоятку шашки, потемневшую от времени и отпалированную пальцами от долгого применения. – Если черкес сунется, хвоста ему як тому чорту подпалим.

– Ой, гарно! – поддержал и Бонадаренко.

– А кубыть нэ сдюжэ мортирка? Вдруг рванет! То будэ горэ, – неловко встрял в разговор станичников молодой Сашко Журба и покрылся красными пятнами, смущаясь от волнения, как девка на выданье.

– Нэ лякайся, – слегка толкнув его в плечо, сказал Сидор. И добавил шутя: – Хиба цэ горэ?! Ото горэ, як хер ширинку порэ.

Казаки дружно зкэпкувалы. Младший урядник привычно расправил жесткие усы, не выдержал.

– Оттож, – засмеялся Димитрий. – Було дило! Все, станишные, пишлы. Время – золото.

Приглядывать за молодыми казаками, чтобы те по горячности да по незнанию чего не натворили, Рева оставил двух братьев Раков, Гната и Григория. Приказав быть начеку и при необходимости дать немедля знак, Димитрий с Рябокобылой, Бондаренко, Пятой и Журбой быстрым шагом стали подниматься к крепостице. Солнце уже цеплялось лучами за острые пики горных вершин, разбавляя предутреннюю серость золотистой краской.

«Эх! Гарно-то как! – сказал про себя Сашко Журба и добавил с ноткой грусти: – Пры сонэчку тэпло, пры матэри добро».

Природа пробуждалась, радуясь новому дню. У нее, в отличие от людей, были совершенно иные заботы.

Пятерка казаков уверенно подымалась в гору, прочесывая самый неудобный подход к казачьему укреплению. Горные сосны, за выступающие из земли корни которых было удобно хвататься, как корабельные мачты, устремлялись ввысь, как будто старались обогнать друг друга в росте. Под воздействием холодных ветров их верхушки приобрели формы флага. Между ними то тут, то там встречались сине-фиолетовые мелкие ягоды терна и желтовато-оранжевые плоды мушмулы. Татарник, цепляясь за полы черкесок, оставлял