Книга начал - Салли Пейдж

и не знали. – Он качает головой, словно сам не верит в то, что именно так и было. – У них была только тетрадь на пружине, где для каждого типа самолета отводился ровно один лист. Мать говорила: сядешь перед полетом, прочитаешь этот листок – и вперед, остается только скрестить пальцы на счастье. Были у них девушки, которые перед полетом молились, но после того, как в тысяча девятьсот тридцать девятом году убили ее отца, моя мать махнула на Бога рукой. Сказала, что Бог должен был понимать, что ее отец уже слишком стар, чтобы опять идти на войну, что изуродованная половина лица и потеря веры в человечество во время Первой мировой – вполне достаточная жертва для всех богов на свете.

Малкольм бросает взгляд на Руфь.

– Прошу прощения, – говорит он ей и после краткой паузы добавляет: – Но может быть, и вы тоже утратили свою веру?

Выходит, не одной только Джо известно, что Руфь Гамильтон – это Беглянка-викарий.

– Не совсем так, – тихо отвечает Руфь. – Бывало, конечно, всякое, но не сейчас. Нет.

Все молчат, и пауза длится довольно долго. Молчание снова нарушает Малкольм.

– Этих женщин не учили во время полета пользоваться приборами, да и радио у них не было. Ориентироваться приходилось по дорогам и рекам внизу и надеяться только, чтоб не испортилась погода. Мать тогда многих своих подруг потеряла, – задумчиво говорит он. – То шторм вдруг налетит, то туман придет с моря. Сбиться с маршрута было довольно просто.

– Ваша мать, – восхищенно говорит Джо, – была удивительной женщиной.

– Да, Джоанна, это правда.

– А у вас, Малкольм, не возникло соблазна тоже стать летчиком? – спрашивает Руфь.

– О нет, – с некоторым оттенком грусти отвечает Малкольм. – По сравнению с жизнью моей матери моя жизнь крайне скучна. – Он замолкает на секунду, затем добавляет: – Нет, я совсем не такой смелый, как она.

– А как звали вашу мать? – после недолгого молчания спрашивает Джо.

– Ева. Ее звали Ева.

Руфь встает, берет бутылку и снова наполняет стаканы:

– Давайте сейчас выпьем за Еву. За эту бесстрашную, исключительную женщину.

Джо кажется, что Малкольм готов расплакаться, но он расправляет плечи, встает (его тапки в ярко-оранжевую и фиолетовую полоску торчат из-под отворотов вельветовых штанов) и торжественно поднимает свой бокал.

Джо тоже встает с дивана и следует их примеру.

Когда все снова рассаживаются на свои места, Руфь поворачивается к Малкольму.

– А теперь, как мне кажется, вы просто обязаны рассказать нам с Джо про книгу, которую пишете, – говорит она и для вящей убедительности веско добавляет: – Кстати, у вас очень милые тапочки.

Глава 18

Когда говорят животные

Малкольм вспыхивает, откашливается, бросает отчаянный взгляд на книжную полку, где выстроились его тетради. Сразу видно, что особого энтузиазма предложение у него не вызывает, но, кажется, он готов с этим смириться. Возможно, он считает, что с викарием лучше не спорить.

Начинает Малкольм не сразу, ищет подходящие слова. Джо смотрит на Руфь, которая невозмутимо уставилась куда-то в пространство. Но Джо не обманешь, глаза преподобной так и сияют.

– Меня беспокоит, что вы можете счесть меня человеком весьма недалеким, – признается наконец Малкольм, глядя на свои сцепленные руки, и поворачивается к Джо. – И еще мне кажется, что я должен попросить у вас прощения, Джоанна, поскольку вы уже один раз просили меня о том же, а я был настолько неучтив, что отказал вам. Не знаю даже, с чего начать… – задумчиво произносит он, разглядывая свои тетрадки.

– А вы начните с самого начала, – с невинным видом предлагает ему викарий.

– Ну конечно, вы совершенно правы, – говорит Малкольм и делает глубокий вдох. – Вполне можно начать и с этого. – Он выпрямляется в кресле и смотрит на Руфь. – Не знаю, говорила ли вам Джоанна, но меня очень занимает история этих мест. И в результате несколько лет назад я стал посещать лекции, которые читались на Хайгейтском кладбище. Вначале, когда мать была еще жива, она ходила туда вместе со мной. – Теперь Малкольм всем корпусом разворачивается к Джо. – Джоанна, вы когда-нибудь бывали на этом кладбище?

Джо отрицательно качает головой. Ей кажется, будто у нее на лбу написано, что Лондона она совершенно не знает.

– А вы, преподобная Руфь, я так полагаю, там бывали.

– Конечно. Викарий с кладбищем сочетается так же, как…

– …Кровь с калом и рвотой? – подсказывает ей Малкольм.

Руфь смеется, но сам Малкольм остается спокоен. В голове Джо всплывают советы для улучшения своего почерка: замедлиться и расслабиться.

– Честное слово, это самое чудесное место в городе. Викторианская готика там представлена во всей своей красоте. А бродить меж могилами, читать и узнавать имена тех, кто там погребен, все равно что окунаться в историю нашей страны. Среди простых могил местных жителей, жизнь которых ничем не была примечательна и имела значение только для их близких, можно найти множество знаменитых и великих имен.

Джо видит, что взгляд Малкольма на мгновение останавливается на столике с фотографиями. В памяти ее всплывает имя Уильяма Фойла. Женщина догадывается, где похоронен этот известный книготорговец. И тут же в голову ей приходит еще одна мысль.

– И ваша мать тоже там похоронена? – спрашивает она.

– Нет, моя мать предпочла кремацию и завещала развеять ее прах над вересковой пустошью, в районе прудов для купания. Она очень любила плавать. На Хайгейтском кладбище до сих пор все еще хоронят, но совсем не много, не более тридцати человек в год. В общем, как я уже сказал, кладбище это я посещаю уже много лет. И не только ради погружения в историю или общей атмосферы этого места. Дело в том, что я очень люблю природу. А там, между отдельными могильными участками, такое обилие разных растений, что, глядя на них, невольно на ум приходят мысли о конечности человеческого бытия, бренности нашей жизни по сравнению с силой природы. – Он на секунду умолкает, а потом тихим голосом заканчивает: – Природа стала для меня богом, в которого я готов поверить.

Малкольм замолкает, погруженный в свои мысли.

– А я знаю кого-нибудь из тех, кто там похоронен? – спрашивает Джо, не добавляя, однако, при этом: «Помимо Уильяма Фойла».

– Ну конечно, Джоанна. Двое самых известных, так сказать, «обитателей» этого кладбища – это Карл Маркс и Джордж Элиот.

– Правда?

Джо сразу вспоминает, что в школе они проходили произведения этой романистки Викторианской эпохи, которая публиковалась под мужским именем Джордж Элиот. Но вот о Карле Марксе она почти ничего не знает, кроме того, что он имел какое-то отношение