Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

время как римские богачи, если верить «Сатирикону» Петрония, использовали для этой цели серебряные «ночные вазы»), либо в специальные отрытые желоба, по которым нечистоты стекали из жилищ в зловонные дворы. Днем же всегда имелась возможность помочиться — например, в особые амфоры, выставленные перед дверями прачечных или кожевенных мастерских (моча использовалась для стирки и дубления). Водопровод доходил лишь до третьего (а то — и до второго) этажа, к тому же, особенно в жаркую летнюю пору, зачастую иссякал вследствие перегрузки. Обычно нижние этажи «инсул» (в которых размещались лавки и харчевни) были кирпичными, а верхние, сдаваемые под жилье — из глины и дерева. Римские зодчие умели возводить сооружения, поражающие своей долговечностью, однако же дома для бедноты строили очень небрежно.

Стены доходных домов «столицы обитаемого мира» постоянно давали трещины, а потолки и крыши обрушивались так часто, что ходить по римским улицам считалось опасным если не для жизни, то — здоровья. Плебс проживал в тесных, узких, темных, зловонных улочках и переулочках, куда едва проникал солнечный свет, либо же в так называемом «суммонии» — лепившемся, как ласточкины гнезда, к городской стене скопище дышащих на ладан, кое-как сколоченных дощатых хибар (или, если угодно — халуп). Порою под жилье сдавались даже антресоли в лавках римских торговцев, на чьих подвесных потолках, служивших жильцам полами, нельзя было даже выпрямиться в полный рост. Спали вповалку, на кучах тряпья.

Несколько глиняных сосудов, ступка, масляный светильник, нож и ручные жернова — вот и все имущество «свободного» римлянина, гордого «потомка Ромула». В римских трущобах процветала преступность, свирепствовали эпидемические заболевания, пожары разом превращали в пепел целые кварталы (причем даже без помощи «почтеннейших людей» вроде бессердечного стяжателя Марка Лициния Красса). И — повторяем! — всем их обитателям всегда хотелось есть.

Позвольте, скажет уважаемый читатель, разве власть имущие не давали своим страждущим братьям «хлеба и зрелищ»? Это верно, но и в данном вопросе следует избегать слишком упрощенного и обобщенного подхода. Возможность получать от государства даровой зерновой хлеб имели лишь бедные жители Города, обладавшие всеми правами римских граждан. Причем они получали не просто «хлеб» (то есть, не «печеный хлеб»), а зерно. Если была возможность истолочь это зерно в муку, замесить тесто и испечь его (либо в собственной печи, либо — отнюдь не бесплатно! — в пекарне; у подавляющего большинства обитателей клетушек своей печи, как уже говорилось, не было), то можно было поесть хлеба. В противном случае приходилось обходиться лишь болтушкой из муки, мучным пюре или кашей-«шрапнелью» (говоря по-современному). Но и эта хлебная подачка, знаменитая и достохвальная «аннона» (или, по-нашему — «велфэр»), была не привилегией, не законным, или, говоря по-современному — «конституционным» правом римских «пролетариев», а милостыней (или, как говорили у нас на Руси — «благостыней») — жестом доброй воли власть имущих, милостиво благоволивших уделить «братьям своим меньшим» малую толику «от щедрот своих». Причем порой этот источник дарового питания иссякал (например, вследствие неурожая или перехвата груженых зерном кораблей морскими разбойниками), хотя власть имущие не часто могли себе такое позволить, и обычно спешили принять меры к ликвидации перебоев в снабжении. Не говоря уже о том, что ни один нормальный человек, будь он хоть трижды «(люмпен) — пролетарий», да еще обремененный многочисленной семьей (ведь именно в производстве детей заключалась основная цель существования римских пролетариев), при всем желании не мог питаться лишь «хлебом единым». Для поддержания жизненных сил требовалась еще кое-что из съестного. Хотя бы капелька оливкового маслица, глоток винца (а детям — молочка), пригоршня маслин. А ничего из этих благ земных Римская республика своим «пролетариям» бесплатно не давала. Спрашивается: откуда же все это бралось? От кого римское «человеческое сусло» эти блага получало? Многие простолюдины, если верить античным источникам, улучшали содержимое своей «пищевой корзины», становясь клиентами-«паразитами» (букв. «сотрапезниками»), питавшимися крохами с пиршественного стола своих богачей-патронов, допускавших их порою к своей трапезе. Но счет «пролетариям» в Граде на Тибре шел, как-никак, на сотни тысяч, а стольких богачей-патронов и, соответственно, пиршественных столов, в Риме не было. Некоторые «пролетарии» нанимались иногда на временные работы (часто граничившие с уголовно наказуемыми деяниями, а то и «плавно переходящие» в преступную деятельность). Кроме того, как и во всех кварталах бедноты во все времена, существовали чисто незаконные источники дохода — ограбления, кражи со взломом, убийства, проституция и другие, самыми безобидными из которых были попрошайничество и воровство.

Впрочем, существовал и еще один, уже упоминавшийся нами, источник дохода. До всякого, даже самого тупого и несообразительного, бывшего мелкого земледельца, вынужденного, вследствие своего обезземеливания, дни напролет играть на перекрестке с такими же горемыками в морру[61], бесплатно посещать холодную баню — «фригидарий» (посещение горячей бани стоило денег), торчать перед тавернами в надежде на даровую выпивку (вдруг попадется добрый человек, готовый угостить страждущего и — главное — жаждущего собрата глоточком доброго винца), давать выход своей внутренней агрессии на цирковых зрелищах и ежегодно делать своей жене на куче грязного тряпья в душной клетушке по ребенку, в один прекрасный день вдруг доходило, что у него, кроме тел своих сыновей и дочерей и никому не нужной силы его собственных рук, имелось еще нечто, за что можно было получить деньги. Его голос на выборах! Стоит ли удивляться тому, что этот свободный римский гражданин и избиратель, не задумываясь, отдавал свой голос тому, кто больше заплатит? Но справедливо ли было называть их «голосующим скотом»?

Они были непросвещенными, ибо никто из власть имущих не был заинтересован в их просвещении. Ведь просвещенному человеку не так просто «вешать лапшу на уши», как просвещенному. Умные не нужны, нужны послушные. То, что они были легко возбудимы и готовы, не задумываясь, возлагать вину за свое жалкое — от трудного детства до нищей старости — существование то на того, то на другого, также можно было использовать, если действовать с умом. Однако управлять ими было непросто. Этот плебс, эти сотни тысяч деморализованных и развращенных вынужденным ничегонеделанием, вечно голодных и агрессивных, раздражительных, заражавших друг друга своей агрессией и раздражительностью, когда сбивались в большие массы, были крайне взрывоопасным оружием, с помощью которой можно было держать в узде своих политических противников, но которая могла, в случае малейшей неосторожности с твоей стороны, выйти из-под твоего контроля, обратиться против тебя самого, и тебя уничтожить. Великие демагоги, и в первую очередь — Цезарь, знали это и вели себя соответственно.

Римский медник

Таковы были «пролетарии в лохмотьях», составлявшие немалую часть столичной «биомассы».