Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви - Ольга Александровна Савельева

— Давай.

— Знаешь, кто автор этих картин?

— Нет.

— Мой отец.

— Правда? — Я посмотрела на Вову с благоговением и перевела взгляд на подпись под картиной. Фамилия художника совпадала с Вовиной.

— Ого, это же так здорово! — Я абсолютно искренне не скрывала восхищения. — Вов, ты прости меня, я совершенно ничего не понимаю в искусстве, но эти кони очень красивые. Они как настоящие.

— Да не подбирай слов, расслабься, я и сам ничего в этом не понимаю, — засмеялся Вова.

Мне вдруг сразу стало с ним хорошо и спокойно, захотелось сказать ему «спасибо» и взять его за руку. И я взяла, а он нежно сжал мою ладошку в ответ.

Мы закончили осмотр экспозиции и вышли на улицу. Легкий морозец немедленно нарисовал нам румянец на щеках. Мы решили «немного прогуляться» и прошагали, весело болтая, две или три станции метро, пока не обнаружили, что уже стемнело. Это было идеальное свидание, взрослое и красивое.

Мы были окутаны коконом взаимной влюбленности и будто смаковали каждую минуту. Что бы мы ни делали — болтали, молчали, смеялись, пили чай, — все было кстати, все было ловко и прекрасно.

Мы приехали на нашу станцию метро около 9. Мама просила в 9 быть уже дома, а тут еще идти и идти.

— Я знаю, как тут срезать, — сказал Вова и решительно потянул меня в сторону гаражей.

— Ты уверен?

— Конечно. Со мной ничего не бойся.

Картинка была немного пугающая. Длинный коридор из гаражей, освещенный тусклым оранжевым фонарем, легкий кокетливый снежок и никого, кроме нас.

Я поняла, что сейчас случится поцелуй. Моя рука давно и надежно грелась в Вовиной. Он вдруг развернулся и притянул меня к себе. Вова был выше меня на голову и наклонился к моему лицу.

— Ну и что это мы тут шляемся? — вдруг раздался глухой и низкий голос охранника. — Что вам надо?

Он стоял под фонарем, с бородой, лохматый, в тулупе, и был похож на йети.

— Мы просто путь срезаем, — сказал Вова. — Сейчас уйдем.

— Тут нельзя ходить, если вы не владелец гаража, — сказал охранник. Он говорил очень быстро, было очевидно, что он пьян.

— Мы не знали. Я тут часто хожу.

— А я вам говорю: нельзя. Идите отсюда.

Мы с Вовой припустили к выходу и молча, быстрым шагом дошагали до моего дома.

— Блин, этот охранник все испортил. Без него свидание было бы идеальным, — сказал Вова, стоя на крыльце моего дома. Он опять наклонился за поцелуем. Я отстранилась.

— Мне надо тебе кое в чем признаться, — сказала я.

— Давай.

— Знаешь, кто этот пьяный охранник?

— Нет.

— Мой отец.

Вова сделал шаг назад. Вздохнул. Я не поняла, сочувствует он или осуждает. Вова вышел из-под козырька подъезда. На него падал снег. Он стоял, не шевелился и был похож на памятник. Между нами возникла неловкость размером с Вселенную.

— Спасибо за почти идеальное свидание, — сказала я и вошла в подъезд.

Поцелуя так и не случилось. Я думала о том, что в моей жизни в принципе нет ничего идеального. Все «почти».

— До завтра? — крикнул в закрывающуюся дверь смущенный Вова.

Я не успела ответить. Хотела сказать: «Посмотрим». Посмотрим, что будет завтра.

А назавтра моего отца уволили с поста охранника гаражного кооператива за пьянство. Он стал сидеть дома и просто проживать дни, есть, смотреть телевизор и спать. Я достала из шкафа альбом для рисования, зашла в комнату к отцу.

— Не хочешь порисовать?

— Что порисовать? — удивился он.

— Что угодно. Например коней.

— Коней?

— Да.

— Почему коней?

Я знаю, почему коней. Потому что мне очень хотелось гордиться папой.

«Охота»

Я испекла шарлотку. В кухне вкусно пахло печеными яблоками. Шарлотка — это моя материализованная забота: я завтра рано утром уйду на работу (веду мероприятие) и не успею сказать мужу, что люблю его, а он проснется и узнает об этом из вкуса печеных яблок, застывших в сладко-нежном тесте.

Я надела на руки нарядные прихватки, наклонилась к духовке достать пирог и не услышала, как муж вошел в кухню: он всегда ходит бесшумно, потому что босиком. Он полным восторга голосом сказал:

— Кис, поздравь меня, я прошел кастинг в телепередачу «Охота»!

Я резко выпрямилась и застыла с шарлоткой в руках. «Охота» — это новое реалити-шоу. Там нужно прятаться от российских спецслужб, каждый день меняя место дислокации, в городе, усыпанном камерами и людьми. Задача — продержаться и не быть пойманным 28 дней. Лучшие Эркюли Пуаро в это время будут искать тебя, используя все свои таланты, составляя твой психологический портрет, просчитывая твои ходы. Очень интересное шоу.

Я так и стояла спиной к мужу, и он не мог видеть моего лица. Понимаете, у нас двое детей. Ну теперь, видимо, у меня, а не у нас. Младшей дочке восемь месяцев. Все это время мои ночи разорваны кормлениями и капризами грудничка.

Последний раз я спала подряд четыре часа в день родов, восемь месяцев назад. Во мне накопилась вселенская усталость. Муж занят и редко бывает дома. Я храню очаг из последних сил, не успеваю мыть посуду и полноценно готовить. Варю пельмени, купленные в магазине.

Плюс у меня проекты, заказы, мероприятия, обязательства, ответственность. Я не могу сказать молодоженам, которым еще в феврале обещала провести свадьбу, что «я устала и найдите замену». Я не могу разорвать заключенные договоры. Я отличница: умру, но сделаю.

У нас уехала на лето няня. Есть я и муж. Еще у нас ремонт, который требует много нервов, денег и терпения.

Это коротко о том, почему радостная новость мужа показалась мне эгоистичным заявлением какого-то чужого человека, не посвященного в изложенные абзацем выше факты. Я стояла спиной к нему с таким лицом, как будто он всадил мне нож в спину. Если бы он всадил мне нож, он бы сошел с ума — и у него было бы хоть какое-то оправдание. Муж продолжал вдохновенно лопотать что-то про шоу:

— Там нужно было разработать и защитить план, где я планирую прятаться все эти 28 дней. Я там такого понаворотил! Написал, что буду ночевать и на острове, и в монастыре, и в конюшне, и у цыган, и с бомжами.

Я закипала. Сжимала зубы, чтобы, искрясь ненавистью, не сказать ему в залитое восторгом лицо: «Вот пусть теперь цыгане и бомжи рожают и воспитывают твоих детей!»

Хотелось со всей дури швырнуть разгоряченный противень ему в лицо. Или нет, лучше в помойку, чтобы ни грамма нежной яблочной