Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе - Светлана Дорошева

– в модных нарядах, серьгах, дредах и татуировках, с молодыми скульптурными лицами, нежные и опасные, как звери неизвестной породы. Они курили стоя, сидя и лежа прямо на асфальте перед подъездом, что вел, по всей видимости, в подпольный клуб.

Среди всего этого экзотического цветника броской фигурой скорби стоял Стив. С букетом роз. Принцесса, конечно же, не пришла. Мне следовало догадаться… Я отвела глаза. Мужчина с цветами – ужасное зрелище. Если бы я проектировала памятник всем простым и несбыточным упованиям человечества – на секс, на чудо, на вечную любовь, на радость и веселье – я бы сделала его в виде растерянного мужчины с цветами.

Увидев меня, Стив опустил букет и обреченно махнул рукой, как бы в жесте полной капитуляции перед женским коварством.

– Хочешь цветы? – спросил Стив, когда я подошла.

Он держал розы как веник.

– Нет.

…

– Ну это… Если ничего другого, может, хоть ознакомимся с ночной жизнью Шанхая? Глянем на искусство андеграунда? Мы все равно уже здесь? Вдруг тебе и вправду для работы будет интересно? – опять утешала я Стива.

Стив снова не утешился, но поплелся за мной в подъезд, волоча букет по ступенькам. На прокуренной лестнице толпились живописные пары и тесные компании.

– Клоуном в пепел чихали? – спросили нас два амбала на входе по-китайски.

Мы показали билеты в телефонах, нам проштамповали запястья флуоресцентными иероглифами, и мы прошли внутрь.

Подпольный клуб состоял из двух небольших залов – бара с диванами, сооруженными из старых автомобильных сидений, и помещения для танцев. На небольшой сцене за пультом стоял диджей – мордатый азиат-альбинос в чем мать родила, за исключением накладного позвоночника динозавра на спине и бус из крысиных черепов на шее. В глазах у него были желтые рептильи линзы с вертикальными зрачками.

В темном зале софиты изредка проезжались по головам танцующих. Танцевали вяло: чуть-чуть пошатывались под оглушительное техно в темноте, как зомби в выжидательном режиме – до того, как увидели живых. Видимо, был все еще разогрев. В целом это выглядело как нечто среднее между школьной дискотекой и шаманским ритуалом с диджеем в роли шамана и запредельно красивыми юными людьми в роли племени. Диджей поколдовал над пультом и поставил что-то типа григорианских песнопений под техно-музыку, приводя публику в нужное состояние перед инициацией.

Где-то к часу ночи клуб набился до отказа, и началась сама фрик-опера. Выглядело это, собственно, как продолжение дискотеки, то есть все по-прежнему шатались под тот же техно-госпел, но.

На сцену вышли два голых китайских карлика, выкрашенные в зеленый и черный, в ожерельях из челюстей динозавра, и съели под музыку сырую курицу. Без рук – примерно как новобрачные ловят ртами подвешенное яблоко на свадебном конкурсе.

Потом вышли еще персонажи – нечто среднее между традиционной китайской оперой и старинным цирком уродов – женщина с огромными крабовыми клешнями вместо рук, гуттаперчевые гимнастки в масках мексиканских борцов, гусь в скафандре, пятиглазая блондинка… Диджей тем временем сменился на Андрогина в огромной шляпе с колокольчиками, покрытого украшениями, как царь Ксеркс из фильма «Триста спартанцев».

Персонажи вышли в народ и прямо в толпе исполнили «современный танец» – что-то вроде предсмертной агонии или того, как в немом кино изображали шаманский экстаз. Они ползали, приседали в позу орла, целовались, пускали слюни, падали, молились, двигались как параличные куклы – в общем, всячески вели себя не по-человечески.

Примерно с начала оперы я ушла в самый конец зала и взобралась там на подоконник заколоченого окна: между искусством и публикой не было никакой преграды, и я боялась, что в какой-то момент искусство может доползти прямо до меня. И вот теперь, с высоты своего убежища, я смотрела, как два сумоиста на карачках обнюхивают замершего Стива, прижавшего к груди букет, как святое распятие в логове вампиров. Сумоисты, латексные акробатки и карлики зубами растащили розы по залу, а Стив так натурально цепенел от ужаса, что все посчитали его частью представления. Лопоухий американец с букетом роз выглядел достаточно дико, чтобы быть частью одиозной труппы, а не публики.

Потом в зал напустили дыма, и все стали боготворить Андрогина в шляпе и украшениях а-ля Ксеркс. Над ним зажегся неоновый знак в виде трехпалой свастики из членов. После танца жертвоприношения под адский транс карлики нацепили носы в форме золотых фаллосов и изобразили ими двойную пенетрацию пятиглазой блондинки.

У меня задрожал телефон и на экране высветилось ватсап-сообщение от мамы: «Привет, доченька. У нас все хорошо. Все твои приходили, дети хорошо поели, поиграли, катались на самокатах. Незабываемых тебе впечатлений на опере!»

«Привет, мама. У меня все отлично. Опера – такое редкое, утонченное действо! Я смотрю, как карлики сношаются с пятиглазой блондинкой», – промолчала я и послала маме скупое сердечко.

Андрогин все это время зловещими движениями исполнял современный танец спиной, вернее, попой в украшениях к публике. Лицо под шляпой не просматривалось, и трудно было сказать, он это или она. Но это оказался «он», потому что в конце андрогин таки достал из-под цепей и драгоценностей свой джойстик и уделал им всю сцену и зал по принципу «докуда долетит струя». Затем все артисты залезли в большую куклу-скорпиона и уползли. Потом я ушла.

* * *

– Ты страшный человек, – сказала я в закрытую дверь Принцессиной студии, зная, что она там и не спит в четыре утра: под дверью была полоска света.

– Проходи! Присаживайся, – Принцесса махнула на «тоскующий диван». – Рассказывай! Как фрик-опера?

– Что сказать… Современное искусство неприятно. Нет, я поняла – оно должно ставить перед обществом вопросы без ответов. Но почему обязательно ставить их членом? Вот главный вопрос без ответа…

– Ну как почему? Член – это основа современного искусства, его нефритовый столп. Есть хочешь? Я заказала нам пельменей в арахисовом соусе. Только доставили.

– Давай сюда. Без выпендерского соуса. Обычный соевый есть? Прекрасно… Не понимаю, как местные художники могут критиковать консюмеризм? Вот это ваше шанхайское «заказать любой марципан в четыре утра по щелчку» – его величайшее достижение. У нас так нельзя.

Я пересказала Принцессе оперу за пельменями.

– …вот знаешь, если бы Андрогин не достал свой моджо в конце, я бы даже удивилась. А так я прямо знала – как в детском сне, когда вдруг думаешь «сейчас будет страшно!» – и действительно сон начинает пугать. Здесь так же. Ну, думаю, все не может закончиться вот так… Должна быть кульминация. Сейчас он сделает что-то… или карлика оприходует, или все обоссыт! И точно…

– В общем, я вижу, тебе понравилось.

– Ну… где еще