Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе - Светлана Дорошева

№ 56» и послушно зачитала первую же попавшуюся «строфу» со словом смерть:

Серия «Конфиденциальные казни»

исследует терратоморфные фетиши поп-культуры

как форму танатропической мимикрии:

мы спасаемся от смерти,

притворяясь мертвыми…

– О-о? – Поэтесса вытянула руку.

Я отдала ей блокнот, и она пробежала «стихотворение» глазами.

– Хм…

Она пролистала еще несколько записей. Что-то ее даже рассмешило. Я тем временем рассматривала новых тигров, уже вспоротых и готовых принять в себя смертельную поэзию, которая лежала тут же, прикрытая от любопытных глаз полупрозрачным листом рисовой бумаги.

– А можно я тоже прочту один из твоих стихов для тигров? – попыталась я воспользоваться ситуацией.

– Нет, – отрезала Поэтесса, не отрываясь от блокнота.

Она неспешно долистала до конца записей, вернулась к чему-то заложенному пальцем и перечитала, слегка шевеля губами.

– Хм… ты была на этих выставках? – наконец спросила она.

– Нет. Знаешь, я даже перестала ходить по ссылкам и смотреть фотографии. Описания достаточно. Само искусство, как правило, на порядок скучнее. Трубы, доски, шерсть, яйцо посередине… все какое-то нелепое, нежизнеспособное без сопроводительной Ли-Те-Ра-Ту-Ры. Которая – как раз наоборот, вполне себе… Я вообще начинаю думать, что все надо делать наоборот: выставлять тексты арт-теории, а фото самих произведений вешать рядом маленькими, как сейчас – кураторские экспликации. Это было бы не только интереснее, но и честнее. Пора признать, что современное искусство превратилось в текст —

– Ты не права!

– Нет?

– Нет.

Она не продолжила, но лишь смотрела на меня взглядом разочарованного родителя.

– Ну а… что есть истина? – я толком не нашлась, как сформулировать вопрос.

– Непосредственное переживание искусства… совершенно уникальный опыт, – благоговейно произнесла она. – Знаешь, как фокусник в старых фильмах… приглашает ребенка из зала… и помещает его в сундук… который потом оказывается пустым? Маг бормочет над ним… совершает пасы руками… а когда сундук снова открывают… дитя вылезает оттуда целым и невредимым… и возвращается на место? А между тем… ребенок уже не тот… Даже его мать не догадывается… что уводит из цирка подменыша. Вот и с искусством так же. После хорошей выставки… выходишь из галереи другим человеком… хотя метаморфоза никому не заметна. Судить об искусстве по фотографиям и описанию… ошибка, подобная силлогизму… истинные предпосылки которого утрачены.

Именно так она и выразилась. Я испытала то обидное пролетарское чувство, что одолевает меня рядом с людьми, способными наслаждаться недоступными мне удовольствиями. Мне рисовалось, как изысканная публика в галереях предается утонченным сладострастиям, для которых моя куцая душа просто не отрастила достаточно длинных и чувствительных щупалец. Там, где они видят пиршество, я вижу лишь черепки. Они смотрят на невидимые мне чудеса, а я смотрю на них – именно так всегда и проходили мои походы в музеи современного искусства.

– …сегодня вечером, – тем временем продолжала Поэтесса. – Может, тебе стоит пойти с нами.

– А что сегодня вечером?

– Выставка, перфоманс… словом, Событие. Будут кураторы нескольких международных галерей… Мы все идем. Встречаемся в холле в шесть… или скачай приглашение в общем чате.

Охота на кураторов, значит. Но, может, и правда? Я же не хожу со всеми на выставки после памятной ретроспективы. Наверное, многое теряю.

Я открыла вичат с трехзначным количеством непрочитанных сообщений и разыскала последнее приглашение, уже изрядно припорошенное мемами, фотографиями с кухонных попоек и сердечками.

– Вот это? – я развернула телефон к Поэтессе.

– Да, оно.

* * *

«Плацентарные мистерии», прочла я название. Хм.

На заглавном фото в красных утробных тонах красовалась ванная, наполненная кровью. С потолка галереи свисали то ли коконы, то ли гигантские внутренности – не разобрать. Я нажала на ссылку и полистала фотографии. Так. Гинекологическое кресло, обклеенное соблазнительными женскими карточками с сайтов знакомств или подпольных борделей, трудно сказать. Невесты в окровавленных свадебных платьях. Корзина женских грудей из розового войлока с пластиковыми сосками. Золотая женщина-паук карабкается по кирпичной стене нагишом, но в туфлях на шпильках. Вязанные крючком вагины… Ага, вот коконы. Коконы оказались чем-то вроде набитых песком колгот, подкрашенных кровавыми потеками и трупными пятнами. Вся эта гротескная расчлененка была развешена по галерее на крюках, как туши в мясной лавке. Ну не знаю…

– Все такое, м-м-м, плацентарное, – нерешительно прокомментировала я.

– Это феминистический арт, – кивнула Поэтесса, – для Китая – большая редкость. Ты не на фотографии смотри… ты на Событие сходи… проживи его… Только так ты изменишь свое мнение.

– Ну, может, в другой раз.

– В другой раз будет только выставка. А сегодня – открытие. Будут перфомансы, сами художницы, кураторы… Все интересное – сегодня.

– Да?

Я вернулась к приглашению, нажала «подробнее об открытии» и по привычке принялась мысленно составлять стихотворение. Оно мне не нравилось. Текст начинался с эпиграфа:

«Вся история западного искусства —

это вереница мужчин,

изображающих женщин

в виде мясных ваз

для своих членов-цветов»

(Ханна Гэдсби)

Я отпрянула от эпиграфа, как от пощечины. Он почему-то поразил меня куда больше кровавых колгот. Чувствуя, что наливаюсь непонятным гневом, я продолжила читать, чтобы не поднимать глаз и не выдать себя. Строчки прыгали в такт со стучавшей в висках кровью так, что я не могла толком сосредоточиться и выхватывала лишь отдельные фразы:

… на алтаре отверженных … мятежное неприятие патриархального эссенциализма … подчеркивает напряжение … динамика властных отношений … оптика господствующего фаллогоцентризма … овеществленная машина желаний … тональная развоплощенность … медленные смещения … разъемы во времени … ломкие бутоны … визуальное эссе в трех действиях эродирует иконографию …

Так, хорошо, хорошо. Артспик, как обычно, убаюкивал. Я успокоилась, навела резкость и перешла на «метр»:

«Слепые пятна красоты»

изучают каркасы фантазий,

натянутые между людьми,

подобно канатам –

бестелесные нетекстурированные минус-формы,

клонящиеся вещности,

в которых телепатическая трупная мания

сочленена с фрактальным желанием…

– Что смешного? – Поэтесса вытянула шею в сторону моего телефона.

– Нет, ну! Тут «телепатическая трупная мания сочленена с фрактальным желанием»! Поразительно. Всякий раз – как первый. Наверное, ты права про очную ставку с искусством. Невозможно же представить, что речь о колготах… Но обрати внимание – все эти глаголы бессилия – «подчеркивают напряжение», «смещают фокус», «эродируют» этот… – я покосилась в текст, – фаллогоцентризм! Если в глаза не видеть ни одной выставки, то по описаниям можно подумать, что совриск – это некая изумительная лаборатория, где добывают пустоту прямо из тщеты человеческой, синтезируют антиматерию из бессмысле…

– Ты не права! – перебила Поэтесса. – Искусство имеет огромное значение… решает