Роль любимой женщины - Евгения Михайлова

А тем временем программа ее успокоения начинала действовать. Алена засыпала все глубже, просыпалась с менее тяжелой головой, без страшной мути на сердце. Не сразу вспоминала, что она не дома.

И на третий вечер она заснула быстро, крепко и без снов. Проснулась от чужого навязчивого взгляда. Он стоял рядом с ней, Аркадий Рискин, а временами ей казалось, что это кошмар, которого не было. И в мягком свете она смотрела на его лицо. На широкий рот, который приоткрывал хищные зубы. Он был похож на провал во время землетрясения, этот рот. На узкий лоб в резких морщинах, как за решеткой. И, главное, Алена пыталась прочитать взгляд небольших, глубоко посаженных светлых глаз. Что там? Что может быть в глазах существа, способного лишить другого человека свободы и всех прав? А там было все, о чем Алена не знала бы тысячу лет. Не хотела бы знать. Упоение своей убогой победой, наслаждение униженностью Алены и радость вора. И прямой, жестокий ответ на вопрос, который она не произнесет. Да, он пришел всем эти воспользоваться. И он ничего не боится. Он уверен в своей безнаказанности. Это его опыт.

Алена отвернулась и закрыла лицо руками. Только так, по-детски, она сумела спрятаться. На мгновение, на минуту, на несколько вздохов до пытки.

Вдруг погас свет. И уже в полной темноте ее обнаженное тело нашли горячие, жадные и бесстыдные руки, а сдавленный шепот увяз в ее барабанной перепонке. Он повторял слово «моя». И все. Это, видимо, вершина красноречия, девиз и единственная идея Аркадия Рискина.

Как Алена сопротивлялась! Она даже не шевельнулась. Но он не мог ею овладеть. Все протестовало в ее тренированном организме актрисы. Мышцы, застывшая кожа, окаменевшие губы, которые ему не удавалось поцеловать. А когда его ярость прорвала ее немую и беспомощную оборону, он издал стон, жалкий и почему-то тоскливый. Как будто пожаловался, что его не любят даже сейчас, когда он хозяин тела женщины, прокусившей до крови губу от отвращения к нему.

Аркадий нажал то, что Алене казалось рисунком на стене, и мягкий свет опять осветил их. Ее, заставляющую себя не плакать, и его, который смотрел на нее пристально, со странным выражением. Как будто не радость он испытал, а боль. Как будто не то он получил, чего хотел. Как будто он вообще не знает, как получить то, что хочет. Так прочитала бы его взгляд Алена, если бы он был ее партнером в кино. Но все происходит на самом деле, и Алена непримиримо закрыла глаза. Она откроет их, когда он перестанет дышать рядом с ней.

Аркадий Рискин смотрел на женщину, которая по факту сейчас стала его любовницей. Или жертвой, как она сама, конечно, считает. И он, утомленный и ее протестом, и своим почти безумным взрывом страсти, ощущал только грусть. Самую редкую гостью своего сердца. Эта женщина так прелестна, она создана для любви. Она любит любовь, это скажет каждый, кто видел ее на экране. Если бы все было иначе. Если бы они встретились когда-то и где-то, где бы им ничего не мешало. Ему — терпеливо ждать, ей — привыкать, понимать и потихоньку прирастать к нему, как цветок к скале. Но все не так. И он ей может дать лишь то, чего она не захочет получить. Аркадий провел ладонью по нежному, чудесному лицу. А поцеловать не решился. Пусть не останется у нее воспоминания об его уродстве. Пусть помнит лишь его тело. Его сильное и красивое тело мужчины, который умеет желать и любить.

Он встал, взял свою одежду, оделся уже в ванной. Уходя из комнаты Алены, погасил свет. Женщине-работнице велел принести ей глинтвейн с успокоительным.

В машине Аркадий долго сидел с полузакрытыми глазами. Он представлял, как сладко мог бы сейчас заснуть рядом с самой красивой женщиной, какую встречал в своей жизни. Это похищение — такая сумасшедшая выходка. Это крест даже на идее попытаться купить благосклонность Алены. Ее уже ищут, он, конечно, сделает все, чтобы не скоро нашли, а потом вообще забыли о том, что она терялась. Но дело вообще не в этом.

Аркадий встряхнулся, достал телефон и позвонил.

— К тебе можно? — спросил он. — Люблю тебя.

Сергей мерил шагами кабинет Земцова, пытаясь прочитать по лицу Славы, есть ли какие-то успехи. Прочитал лишь, что настроение у друга хуже некуда.

— Найдены две машины, — сказал Слава, не дожидаясь наводящих вопросов. — На них по очереди везли из больницы Алену. Сейчас Масленников подтвердит это: он нашел материал для экспертизы. Возили ее в разные стороны, кругами. Машины бросили. Обе числятся в угоне. Увезли, стало быть, на третьей. Из хорошего: крутят в пределах небольшой территории. За это время не могли увезти в другой город. Видимо, это не требуется. Вот, собственно, и Александр Васильевич.

— Привет, Сережа, — произнес Масленников. — Да, Алена там была, в этих салонах. Слава, что у тебя по трупам?

— Сидит на этих сообщениях пол-отдела. Ничего похожего.

Масленников опустился в кресло, достал свои сигареты. Сергей дождался паузы. И начал элегическое повествование:

— Любите ли вы, друзья, вспоминать детство, юность и прочие сладкие периоды своих бурных жизней?

Ответом ему послужили два усталых взгляда. Ему дали возможность выступить, разрядить атмосферу недовольства собой. Сергей так и понял, кивнул и продолжил:

— А я люблю. Не столько свои воспоминания. Как человека, патологически любопытного, меня магнитом притягивают воспоминания других. Всех остальных. Сейчас для такого занятия, как чтение чужого прошлого, — масса возможностей. Есть социальные сети, есть сайты свободного выражения графоманов, да чего только нет. И эта милая манера. Когда кому-то одному приходит в голову глупость, а ее подхватывает весь мир. И пошел гулять по сетям флешмоб, к примеру, «Где мои семнадцать лет?».

— Занятно, — заметил Масленников.

— И, главное, уместно, — добавил Земцов. — Но я порадовался тому, что у тебя, Сережа, так много интересов и столько свободного времени.

— Спасибо, — улыбнулся Сергей. — В общем, такая вещь. Блуждаю я по страницам людей, которые участвуют во флешмобе «Где мои семнадцать лет?». Нахожу знакомые имена. Смотрю, очень ли они изменились по сравнению с теми годами, когда им было всего семнадцать. Читаю трогательные, душещипательные тексты тоски по прошлому. Сравниваю. В некоторых местах смахиваю скупую слезу. И понимаю, что никто так здорово не умеет тосковать и описывать свои сладкие чувства, как Ибрагим Шукуров, с чьим творчеством я познакомился благодаря вам, Александр Васильевич. Действительно, класс. Быть ему литературным лауреатом. И красив он был в свои семнадцать, как герой итальянского кино. Понятно, что пользовался успехом у женщин, в частности Эльвиры Разиной, которая впоследствии стала Кривицкой. У него были и верные товарищи. Их было трое, как мушкетеров. Так он и пишет, Ибрагим.

— Показывай, — улыбнулся Масленников.

— Вот. — Сергей с готовностью положил на стол планшет.

Масленников и Земцов подошли и стали внимательно разглядывать снимок трех юношей, одного возраста, роста, сложения, с очень похожими выражениями лиц. Такая ясная, юная отвага, открытость и уверенность была в этих лицах. Они были похожи в чем-то главном, как и положено близким друзьям.