Удивительные истории о любви - Андрей Гуртовенко

говорю. Он считает, что моя психика привыкла к потрясениям, поэтому ждет их постоянно. А в новом мире их нет.

Недавно меня приглашали в школу Лизы открывать скульптуру в честь восстановления популяции дельфинов в Черном море. Во дворе школы стоял накрытый простыней памятник. Директор произнесла речь, а потом я сдернул простыню. Все зааплодировали. Под ней были два дельфина, они закрутились один вокруг другого и плыли мордами вверх. В соответствии с новой скульптурной модой, похожие на гигантских черных слизней. Я рассмеялся от нелепости.

И хоть я и занят работой и выступлениями почти каждый день, я всегда нахожу время, чтобы поехать в Москву. Еду к огромному стеклянному куполу на окраине. В определенные дни там собираются добровольцы, студенты и школьники старших классов. Мы надеваем рабочие комбинезоны, берем инструменты и идем на раскопки. На месте прежнего хранилища – обломки здания, капсул, контейнеров. С годами мы с группой опускаемся ниже и ниже, и под куполом сейчас яма, похожая на амфитеатр. Обязанности в группе четко распределены. Самые сильные орудуют лопатами. Самые терпеливые вооружаются кистями и аккуратно обметают землю вокруг твердых предметов. Любители возиться с мелочами надевают сверхчувствительные перчатки и осторожно, по крупице, перебирают землю. Мы ищем любые следы останков. Любой кусок косточки даст возможность определить, что за человек тут умер, и похоронить его как следует. Однажды мы наткнулись на чудом сохранившийся контейнер с мозгом. Говорят, того человека уже восстановили. Не знаю, рад ли он этому.

Правда, для восстановления нужны еще живые или крионированные останки.

– Я закончила ваши медицинские тесты, – сказала мне как-то Мари, когда я пришел поужинать с ними. – К сожалению, ваш мозг сильно поврежден криоконсервацией и несколькими пробуждениями. Мои коллеги пришли к выводу, что вы проживете еще максимум пятьдесят лет. – Она и правда сожалела, что я проживу еще всего-то пятьдесят лет.

Она не знала, что в тот момент меня переполнила надежда. Еще целых пятьдесят лет. Я думаю об этом постоянно. Ныряя в старый автомобильный двигатель и поднимаясь по ступенькам очередной школы. Перебирая по крупицам землю. Я думаю, что если даже мы найдем ее мозг не годным к восстановлению, то у меня будет еще целых пятьдесят лет, чтобы попытаться что-то сделать. Может быть, биотехнологии смогут восстановить человека почти что из праха. А может, где-то глубоко под куполом ее мозг все еще пульсирует в своем контейнере. И каждый раз, когда я подношу прибор определения личности по ДНК к комкам, похожим на окаменевшие останки, я зажмуриваюсь и надеюсь, что когда открою глаза, на мониторе будет ее имя с датой рождения и датой смерти.

Александра Романова

Пташка

– Душно, – простонала Милана. Она раскинулась на основательно измятой простыне, блуждая взглядом по потолку. Ее тело почти сияло на фоне черной ткани – экстравагантный выбор, о котором Влад нисколько не жалел, – и все мягкие и сочные изгибы манили к себе. Складочка на животе поблескивала мелкими каплями пота. Влад заставил себя отвернуться.

– Окно открыто, – напомнил он, прекрасно зная, что его слова останутся не услышанными. После секса Милана, как по команде, включала скандалистку и принималась излагать сбивчивые претензии в адрес то ли бывших любовников, то ли мужчин вообще. Что бы ни говорил при этом Влад, значения никогда не имело. Но в этот раз он впервые получил что-то вроде прямого ответа.

Женщина уставилась чуть выше его головы и провозгласила:

– Это ты меня душишь! Только и думаешь, как подчинить своей воле. Держишь меня и даже не представляешь, какая между нами бездна, насколько меня это унижает!

Она вскочила и начала причитать на сербском, воздевая руки к потолку. Влад вздохнул и пошел в душ. Большинство его знакомых назвали бы Милану психопаткой, но Влад не зря предпочитал умалчивать о подробностях своей интимной жизни. Ему доводилось сталкиваться и с чем-то пострашнее выкрутасов Миланы. А так достаточно было пятнадцать минут провести в ванной – и проблема исчерпана. Милану это устраивало, а Влад терпел, помня о собственных неприятных тайнах. Так что сейчас он улыбнулся уже почти привычному широкому курносому лицу в зеркале и включил воду.

Наслаждаясь теплыми струями, Влад думал о том, как Милана встретит его, спокойная и причесанная, все еще покрытая его запахом, они оденутся, сдерживая взаимное влечение, и он повезет свою женщину на другой конец города, к застрявшей в средневековье матери. Он высадит Милану за углом, чтобы никто не заметил; она поцелует его на прощание и упорхнет.

Ему представлялось, как затем Милана входит в дом – прадедовскую дачу, чудом выжившую среди новостроек, – где ее встречает озлобленная карга, подряхлевшая раньше времени, обиженная на весь мир. Милана выдумывает очередную байку о том, как заболталась с коллегами, и под укоризненным взглядом проскальзывает к себе. Влад на месте этой старухи давно бы уже понял, где проводит вечера перезрелая одинокая дочь и от кого она возвращается раскрасневшаяся, с блеском в глазах, но, может, в этом состояла часть игры, которую так любят женщины? Промолчи, не подай виду – и сможешь убедить себя, что ничего не изменилось. Влад не понаслышке знал, какой прочной стеной лжи способны окружить себя люди. Порой он ненавидел себя за то, что его влекло именно к таким.

Милана должна была оказаться другой. Владу частенько вспоминался день, когда они познакомились, – в разгар лета на старом карьере, куда съезжалась позагорать четверть города. Кое-кто даже купался, но Влад избегал вечно холодной воды. В тот раз он подвез на пляж троюродного брата с семьей и, пока те млели на ковриках, прошелся по обрыву вдоль берега к возвышавшемуся над озером холму. Там прятался захудалый узкий пляжик, спускаться к которому приходилось по крутой тропе. Но сегодня и на нем кипела жизнь. Стайка из семи блондинок смело зашла в озеро по пояс. На вид девушкам было от двадцати с небольшим до тридцати пяти, и их можно было принять за сестер: все с косами и подчерненными бровями, миловидные округлые лица, телосложение русских венер. Отважные купальщицы плескали друг в друга водой, визжали и заливисто хохотали, а на берегу их восьмая подруга понуро охраняла груду одежды. Едва Влад решил возвращаться, она встала и крикнула:

– Милька!

И тут на него сладко повеяло знакомой печалью. Одна из девушек словно сжалась от этого оклика, осунулась и неохотно заняла место позвавшей. А Влад развернулся и начал спускаться по тропинке, ощущая, как меняется его тело под действием