Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

Кто-то предложил организовать демонстрацию в селе во время переговоров с хозяевами, и по этому поводу долго спорили. Многие решительно возражали, опасаясь беспорядков. Халме, напуганный еще с прошлого раза, предлагал совсем отказаться от этой идеи. Однако Хеллберг был за демонстрацию, и Янне поддержал его, хотя они чрезвычайно редко сходились во мнениях.

Решили провести демонстрацию более солидно, с оркестром и мужским хором сельского товарищества.

— Это даст нам возможность как-то воздействовать на настроение масс во время переговоров.

В тот же самый час, когда выборные представители собрались в общинном доме для переговоров, пришли в село и первые колонны демонстрантов. Некоторые даже несли плакаты:

«Да здравствует восьмичасовой рабочий день! Долой крепостничество скотного двора! Земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает».

При входе в село прибывающие колонны встречал духовой оркестр. Под марш и шагалось иначе, ноги ступали тверже, выдерживая такт, а спины и плечи распрямлялись.

— Сколько народу, ребята... Экая сила за нами...

В общинном доме хозяева наблюдали из окон за прибывающими. Хозяин Юллё спросил Янне со сдержанной иронией:

— Неужто праздник песни приурочили к этому дню? Что сие должно означать?

— Людям, конечно, интересно знать, как идут переговоры.

— Ну и поскандалить, разумеется.

— Чего же скандалить, коль собираемся договориться... Другое дело, если не удастся прийти к соглашению... Но и в таком случае лучше, что народ присутствует при переговорах. В любой момент можно выяснить, что приемлемо, а что нет. Ведь если мы подпишем соглашение, которое не может их удовлетворить, то я, по крайней мере, не рискну выйти к людям... Они забросают камнями, как Стефаануса...

Янне отошел с задумчивым и озабоченным видом, как будто он сам с тревогой думал о возможных последствиях. Затем прошли в зал и приступили к переговорам. Прежде чем усесться друг против друга за длинным столом, сдержанно и официально обменялись приветствиями. Договорились, чтобы Силандер председательствовал. Он только собирался начать переговоры, как в раскрытое окно ворвалась песня демонстрантов. Хозяин Юллё закрыл окно.

— Спевки устраивают. До чего музыкальный народ.

— С голоду немного орут, — сказал Янне.

Сначала Янне изложил требования бастующих, а затем хозяин Юллё высказал позицию хозяев. Главный спор разгорелся из-за скотниц. Их рабочий день хозяева вовсе не желали регламентировать. Дискуссия велась горячо, и в репликах подспудно чувствовалась жгучая ненависть. Янне живо обрисовал положение и быт тружеников скотных дворов, а в заключение сказал:

— Попробуйте сами встать в четыре часа утра, да ступайте в хлев, да потом весь день бегом, бегом по самым разным работам и поручениям. Между утренней дойкой, чисткой, уборкой и вечерней то одно дело, то другое, только успевай поворачиваться. И ни воскресных, ни праздничных дней за весь год, кроме одной свободной недели в самую грязную и темную пору осени. Ну нельзя же все-таки весь век держать людей в положении скотины. Одна скотница рассказывала мне: она так устает за день, что даже хозяйка, сжалившись, бывало, посылает ее прикорнуть немножко где-нибудь в телячьем стойле, тайком от хозяина. Потому что ночью времени для сна не хватает. Я-то сам видел и знаю немножко эту жизнь, да и вам следовало бы знать.

Хозяин Юллё откашлялся, и на его высохшей, красной шее ходуном заходили дряблые складки:

— Здесь никто не сомневается, что Кививуори глубоко знает жизнь служанок, все их радости и печали. Но знаком ли Кививуори с самой работой скотного двора? Интересно, что скажут коровы, если за ними ухаживать только восемь часов в день?

— Та-ак. Ну, коровьих речей я не слышал. И я пришел сюда как уполномоченный представитель от работниц, а не от коров, о которых так заботится хозяин. Конечно же, уход за коровами можно организовать и при восьмичасовом рабочем дне, если не гонять скотниц по другим работам.

— А как же в мелких хозяйствах? Им ведь не расчет держать работницу, которая весь день гуляет.

— В нашем приходе мелких хозяйств почти не осталось. Вы их съели постепенно, с течением времени. А в тех хозяйствах, что еще уцелели, очень мало наемных работников и вовсе нет скотниц. Вот ведь чертовщина! Не удивительно ли, что трудности маломощных хозяйств надо непременно разрешать за счет самых обездоленных.

Спорили долго и бесплодно. Затем суометтарианский депутат назвал кое-какие уступки, на которые могли бы пойти хозяева, а Хеллберг высказал свои компромиссные предложения. Их опять стали обсуждать и вертеть так и этак, пытаясь сблизить одно с другим. При этом снова приводились в пример тяжелые условия жизни рабочих, с одной стороны, и специфические требования сельского хозяйства — с другой. Меллола, хозяин большого хутора и владелец лесопилки, сидел и безучастно смотрел на всех, своими маленькими безжизненными глазками.

Он был очень тучен и дышал тяжело, с шумом. Все его туловище двигалось взад и вперед при каждом вздохе, потому что господствующей частью тела у него был живот, который не желал хоть сколько-нибудь потесниться ради дыхании, так что дышала у него спина. Голова мускулистая, расширенная книзу. Весь облик его выражал какую-то непрошибаемую лень.

Когда заговорили о специфическом характере сельскохозяйственного труда и о том, что вообще в сельском хозяйстве возможно, а что нет, он тоже попросил слова:

— Прежде, бывало, у нас, в нашем доме, клали в миску вот этакий кусок масла... В кашу... И все вместе ели из миски... Так, что уж больше не просили.

Говоря о комке масла, он показал свой кулак, обхватив запястье другой рукой. Выдержав небольшую паузу, он набрал в легкие воздуху и с шумным выдохом сказал:

— И уж работали крепко... Эээхх... ффууу...

С минуту все ждали, что он еще скажет, но так как Меллола лишь сосредоточенно дышал, то слова попросил хозяин Юллё. Он сказал, что над предложением Хеллберга можно подумать. Но тогда Янне заявил, что сначала надо получить согласие бастующих. Он, во всяком случае, не рискнул бы сам утвердить эти предложения.

— Но разве вы предварительно не согласовали? Что: же это за посредничество?

Хеллберг посмотрел на Юллё поверх очков. Очки как будто делали его более кротким. Но теперь он сказал е прежней холодной усмешкой:

— Я ведь не могу сам командовать всеми. Я только полагал, что такие условия могут сойти. Почему же не спросить у народа.

С улицы все время доносились то пение, то голос какого-нибудь оратора. Хеллберг предложил пойти и обратиться к народу. Он действительно вышел на крыльцо и стал читать