Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

компромиссные условия по пунктам, но ему даже не дали кончить, голос его потонул в общем крике:

— И ты тоже нас продал? Метишь в сенаторы, что ли? А то с чего бы это вдруг ты стал хозяйскую сторону держать? Никаких уступок! Мы и так не слишком много требуем.

Когда Хеллберг стал еще что-то говорить, председатель товарищества из пристанционной деревни дал знак и оркестр заиграл «Марсельезу», а толпа дружно подхватила песню.

— ...и не приходи к нам ради сенаторов!.. Ни часа больше!..

К оружью, граждане!

И на тиранов!

Хеллберг вернулся в зал и сел на свое место.

— В таком виде не пройдет. Безнадежно и пытаться провести этот вариант.

Хозяин Юллё сказал, сдерживая презрительную усмешку:

— Если бы вы действительно хотели уладить это дело...

— Вот тебе бумага. Поди сам, попробуй, может, тебя люди послушают... Сначала вы доводите людей до крайности, а потом требуете, чтобы другие держали их в руках. Право же, мы могли бы сказать: вы заварили кашу — вот теперь и расхлебывайте!

Халме попросил слова. Хотя все говорили сидя, он встал и начал так:

— Милостивые государи!

Он избрал обращение «милостивые государи», во-первых, потому, что видел перед собой суометтарианского депутата, а во-вторых, еще и в силу особой значительности переговоров.

— Разрешите сказать со всей серьезностью несколько слов о весьма серьезном деле и в весьма серьезный момент. Милостивые государи! Когда долго тяготевшие оковы спадают наконец с рук народа, он первое время долго не знает, что ему делать с этими освобожденными руками. Он может нечаянно пустить их в ход и неразумно, так сказать, найти им не самое похвальное применение. Как это нам уже пришлось видеть, к сожалению. Социальный мир внутри нашего народа глубоко потрясен. И это произошло в тот самый момент, когда, казалось бы, открылись возможности для счастливого переустройства судеб страны. Надеюсь, вы понимаете смысл моих слов. Это беспокойство я мог бы сравнить с рекой. Воды нашей общественной реки не имели возможности струиться свободно. На ее пути были созданы искусственные заторы. Вот они рухнули, наконец, и река устремилась вперед, бурля и пенясь. Наша задача должна теперь состоять в том, чтобы направить ее течение в спокойное русло. Этого можно добиться совсем просто: нужны лишь деньги. Уважаемые господа! Я бы дал эти деньги, если бы имел их. У вас они есть и потому вы должны дать их. Не будем пытаться восстанавливать плотины, которые уже разрушены. Уважаемые господи, необходимо признать некоторые факты и считаться с ними. Не думайте, что можно вернуть прежние порядки Вы должны понять, что права рабочего класса больше нельзя попирать. Вопрос лишь в том, согласитесь ли вы добровольно предоставить эти права, или их возьмут силой. Колесница истории мчится. Вы слышите грохот ее колес. Под тяжким грузом содрогается вся наша планета Теллус. Милостивые государи, раскройте же ваши глаза, чтобы смотреть и видеть. Вы слышите пение, там, за стенами. Вам не нравится эта песня. Но она, тем не менее, дорога этой массе поющих. Это, так сказать, песня их сердца, говоря словами нашего бессмертного поэта из Нурмиярви, великого Алексиса Киви. Позволю себе побеспокоить вас, господа, кратким обзором нашего прошлого, хотя это и не относится непосредственно к обсуждаемому вопросу. Достопочтенный господин судья, выступавший передо мной, представил нам в цифрах, как поднялась цена подковных гвоздей в сравнении с ценами на сельскохозяйственные продукты. Я согласен, цифры — убедительная вещь. Но в этом никак не повинны те, что собрались там за окнами. Они не взвинчивали цен на гвозди, так же как и цен на сельскохозяйственные машины. Это сделали наши безответственные промышленные спекулянты, которые, играя на трудностях военного времени, занялись бессовестным грабежом, перед коим бледнеют рассказы о дикости первых времен капитализма. Так пойдите же к ним и у них потребуйте справедливости, а не у тех, кто сам никогда ее не встречал.

Во-вторых, как я уже сказал, я хотел бы бегло набросать картину нашего прошлого. Верховный владыка нашей судьбы даровал нам суровую землю, бедную и прекрасную, как сказал наш великий Топелиус. Жизненные блага здесь скудны, да и распределены они весьма неравномерно, как, со своей стороны, говорит наш великий Рунеберг в своем стихотворении: «Счастье нас дарит не ровно». Территория нашей родины не уступает иным королевствам, а число жителей едва соответствует большому европейскому городу. Разрешите спросить: почему? Может быть, не было рождаемости? Нет, господа. С вашего благосклонного разрешения я могу ответить на этот вопрос.

Нет, не потому, что мало рождалось народу, а потому, что слишком поспешно умирали. То после нескольких месяцев жизни, когда у изнуренной матери пропадало молоко, а грубого хлеба с отрубями нежный желудок еще не научился переваривать. То после нескольких лет, ослабев от недоедания. А некоторым посчастливилось возмужать и пожить некоторое время где-нибудь на закраине пашни или на крутом каменистом склоне, пока изначально слабая нить жизни не обрывалась наконец. Господа, нас мало потому, что прирост нашего народа тонул в море горестей и страданий. Лишь редким избранникам эта земля давала жизнь, слишком же многие ложились в нее костьми, не имея места на ней, обездоленные, бесправные. Население прибавлялось или убывало — в зависимости от урожайности года. Как белки лесные в хороший год плодятся, а в плохой — переводятся, так прибывали и убывали те сыновья Северной страны, которым было суждено умирать, уступая место своим братьям, унаследовавшим привилегию владеть и распоряжаться всеми дарами родной земли. Перед моим взором бесконечной, колышущейся вереницей тянется шествие отчаяния — видение моего детства. Господа, подорожание подковных гвоздей, конечно, очень неприятно для тех, кому надо ковать своих коней. Но все-таки, если я положу на чашу весов эти гвозди — ну, скажем, запас для целого прихода,— а на другую чашу — хотя бы одну загубленную жизнь, горестную, полную страданий, которые человек переносил, даже не ведая их причины, тогда, милостивые государи, насколько мне думается, вышеназванный мешок железных гвоздей не перевесит, он окажется гораздо легче и поднимется кверху. Господа, вы слышите песню там, за окнами. Это поют призраки прошлого. Я с прискорбием слышал угрозы подавить волнения силой. Милостивые государи, разрешите заверить вас, что этот путь ни к чему не приведет. Ибо, как я сказал, тени прошлого обступили нас и сурово требуют правды. Отдадим им должное, потому что в призраков нельзя стрелять. Меня пугают привидения, эти колышущиеся вереницы теней, поэтому я прошу и заклинаю вас, уважаемые господа, согласитесь на требования рабочих. Это очень недорогая