Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени - Николаос Хриссидис

помнить, что представители греческого духовенства не выражали какой-либо неприязни к преподаванию латыни (см. выше о речах Лигарида). В конечном счете, как убедительно указывает Поттер, предметом разногласий служил общий контроль над деятельностью академии, а не ее интеллектуальная ориентация. Это позволяет объяснить трения между Иоакимом и Сильвестром Медведевым без каких-либо ссылок на латинофильско-грекофильскую дихотомию319.

Анализ «Привилегии» дает еще одно доказательство того, что учебная программа будущей академии не породила никаких конфликтов. «Привилегия» сохранилась всего в одном, датируемом 1680‐ми годами экземпляре, предположительно поданном Сильвестром Медведевым царевне Софье в 1685 году320. Обстоятельства составления этого документа и его судьба до 1685 года остаются неясными. Большинство историков, по-видимому, согласно с тем, что «Привилегия» была составлена Полоцким, то есть до его смерти в 1680 году. Предполагается, что впоследствии Иоаким, а вслед за ним и Медведев переработали «Привилегию», после чего Медведев подал ее Софье в 1685 году. Первым исследователем, обнаружившим в «Привилегии» несколько слоев, соответствующих последовательным этапам ее переработки, был Каптерев, и прочие с тех пор в целом идут по его стопам. Впрочем, следует подчеркнуть, что аргументы Каптерева о редактировании «Привилегии» основываются как на палеографических данных (некоторые дополнения к ее статьям написаны рукой Сильвестра Медведева), так и на гипотезе о существовании двух лагерей – грекофильского и латинофильского, – которые стремились к контролю над будущей академией. По мнению Каптерева, «Привилегия» демонстрирует признаки борьбы между церковью и государством за контроль над академией и ее культурную ориентацию. Согласно этой логике, патриарх Иоаким пытался принять меры к тому, чтобы закрепить за «грекофилами» общий контроль над академией, а также над ее учебной программой. Это делало неизбежным его столкновение с «латинофильским» двором и Сильвестром Медведевым по этим двум пунктам. Однако, как будет показано ниже, статьи «Привилегии» не позволяют сделать заключение о какой-либо борьбе между царским двором и патриархом за контроль над академией и ее учебным планом, каковы бы ни были личные амбиции Сильвестра Медведева. В любом случае вопрос о редактировании «Привилегии» является несущественным для дальнейшей аргументации, показывающей, что академия представляла собой совместное начинание церкви и государства, поскольку в своем разборе мы будем исходить из полного текста «Привилегии», включая и предполагаемые исправления, если они вообще имели место.

Устав академии свидетельствует об осознании государством того, что образование необходимо и в светской, и в религиозной жизни. Более того, он содержит свидетельства о сотрудничестве церкви и государства в этом просветительском начинании, делая упор на те выгоды, которые оно принесет и тем и другим. (Из этого не следует, что существовала четкая дихотомия светской и религиозной сфер: такая концепция является анахронизмом применительно к рассматриваемой эпохе.) Суть «Привилегии» – сохранение православия как задача, стоящая и перед патриархом, и перед царем. В то время как эта формула выражает традиционную обязанность русских правителей, восходящую к византийским прецедентам, существенно то, что эта миссия, возложенная на царя, подробно разъясняется в преамбуле к «Привилегии», недвусмысленно увязываясь с образованием и его благами321. Следствия, вытекающие из этой связи, можно проследить в большинстве статей «Привилегии». Более того, «Привилегия» полна отсылок к тем выгодам, которые будущее учебное заведение привнесет в гражданское и духовное благосостояние русского общества. «Привилегия», ставя во главу угла согласованные действия царя и патриарха, излагает концепцию просвещения как общей задачи, стоящей перед церковью и государством, а вовсе не как церковной монополии. Помимо этого, в ней получает свое развитие представление о том, что знания способны приносить результат и отдельно от веры, хотя и действуя наравне с ней, способствуя исправлению нравов и достижению материального благополучия.

В преамбуле к «Привилегии» после ссылки на библейского царя Соломона, стремившегося к мудрости, перечисляются царские обязанности и те блага, которые дает мудрость:

[Мы, то есть царь] тщахомся врученное нам от всеми [царями] царствующего Царя Российское царствие право [то есть справедливо] правити, и должности царския совершати. От них же есть первая и величайшая должность охранение восточныя православныя Веры, и тоя о разширении промышление. Та же той [должности, то есть обязанности] подобная о благочинном государства управлении, и о защищении имети тщание. Знающе же убо едину оных и прочих царских должностей родительницу, и всяких благ изобретательницу и совершительницу быти мудрость: ибо оною паче иных всех образов слава Божия умножается, православная наша восточная Вера от злокозненных еретических хитростей в целости сохраняется и разширяется; варварские народы богознанием просвещаются; иноверная царствия ко благоверию обращаются; правоверныя же [царства] ко известнейшему [то есть полнейшему] познанию догматов Веры достизают, и очищения совести хранити изучаются. Тоюжде все царствия благочинное расположение, правосудства управление, и твердое защищение, и великое распространение приобретают. Сокращение же да речем: мудростию во вещех гражданских и духовных познаваем злое и доброе322.

Следуя примеру царя Алексея Михайловича, которого восточные патриархи призывали основать в Москве греко-славяно-латинскую школу, и совету патриарха Иоакима, царь далее провозглашает свое намерение подражать царю Соломону и благочестивым императорам Константину, Феодосию и Юстиниану, «о учении свободных мудростей [то есть искусств]… тщащихся»323. С этой целью он приказывает основать академию, в которой бы преподавались «семена мудрости, то есть науки гражданския и духовныя, наченше от грамматики, пиитики, риторики, диалектики, философии разумительной [логики], естественной и нравной, даже до богословии», а также гражданское и каноническое право324.

Первейшие обязанности царя формулируются в «Привилегии» вполне традиционным образом: сохранение веры и справедливое правление. Новшеством являются их связь со знаниями и вытекающие отсюда последствия. Монарху недостаточно соблюдать принципы православия для того, чтобы успешно царствовать и быть благочестивым защитником веры. Более того, не одни только божественная мудрость и милость руководят поступками царя и оказывают им содействие. Для того чтобы царь мог успешно выполнять свои обязанности в качестве защитника православия и справедливого властителя, требуется еще и мудрость, которую укрепляют знания. Проводя связь между знаниями и мирскими делами, автор «Привилегии» берет на вооружение теорию просвещения, применяя ее и к светской сфере. Так, знания объявляются нужными не только для понимания, защиты и распространения веры: без них не обойтись и в миру. При этом стремление к знаниям ни в коем случае не является вызовом вере. Наоборот, учение ведет к гармонии с божественной мудростью.

Непосредственно перед перечислением обязанностей царя в «Привилегии» приводится следующий отрывок из Книги премудрости Соломона (7:7–11):

Помолихся, и дана бысть мне мудрость: и призвах, и прииде на мя дух премудрости, и предсудих [предпочел] ю скиптру и престолу, и богатство ничто же мнех быти к разсуждению ея [по сравнению с ней]. Ниже уподобих ея камению драгому, яко все злато в сложении тоя песок есть менший,