Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени - Николаос Хриссидис

на постренессансные барочные учебные программы иезуитских коллегий обеспечила ее христианский гуманистический характер, который вовсе не был новшеством в мире западноевропейского образования347. В русском культурном контексте конца XVII века такой подход к образованию влек за собой радикальные последствия, поскольку обеспечивал человеческой мудрости и деятельности человеческого разума привилегированное место в обществе, приученном сомневаться в пользе светских знаний. Таким образом, он нес в себе семена светского отношения к просвещению.

Судьба «Привилегии» будущей академии более или менее известна. Судя по всему, Софья не предпринимала никаких мер к реализации этого проекта. Тем временем в Москву явились братья Иоанникий и Софроний Лихуды. Благодаря сотрудничеству между церковью и государством академия, основанная в Москве Лихудами, в некоторых отношениях напоминала ту, о которой шла речь в «Привилегии».

ЛИХУДОВСКАЯ АКАДЕМИЯ

В учебном заведении, основанном в Москве Лихудами, не обучали всем предметам и языкам, обозначенным в «Привилегии». Все же ее деятельность в целом соответствовала планам, изложенным в этом документе, так как за исключением права и польского языка предложенная для нее учебная программа включала все прочие предметы, упомянутые в «Привилегии»348. Создавая академию, Иоанникий и Софроний составляли ее учебную программу, взяв за образец типичную иезуитскую коллегию с изучением дисциплин высшей школы. В том, что касается деления на классы, спектра преподаваемых предметов и педагогических целей, лихудовская академия полностью соответствовала контурам этого типа учебных заведений, широко распространенного в католических странах Европы и прочно утвердившегося во многих других регионах мира благодаря неустанной деятельности иезуитских миссионеров.

В XVI и XVII веках под «коллегией» в иезуитской терминологии понималось общежитие для студентов, обучавшихся как в самой коллегии, так и вне ее стен. К середине XVII века этим словом стали обозначать средние, а в некоторых случаях и высшие учебные заведения, где преподавали и гуманитарные дисциплины (грамматику, поэтику, риторику), и философию с теологией – предметы университетского уровня. Таким образом, иезуитская учебная программа устраняла средневековое деление предметов на «тривиум» (грамматика, риторика, логика) и «квадривиум» (арифметика, геометрия, музыка, астрономия), пытаясь объединить среднее образование с элементами высшего образования и тем самым во многих случаях превращая учебное заведение во что-то вроде квазиуниверситета. В таком виде коллегия могла готовить учащихся как к дальнейшим занятиям в университете, так и к миссионерской деятельности в качестве будущих иезуитских священнослужителей. Тем же, кто не стремился ни к тому, ни к другому, она давала среднее образование, необходимое для успешной профессиональной деятельности в таких сферах, как нотариальная, где одной лишь элементарной грамотности было недостаточно. Соответственно, состав учащихся в коллегиях был довольно пестрым и включал как будущих лиц духовного звания, так и мирян349. Порой иезуитские коллегии превращались в полноценные академии или университеты. При этом для них издавался папский или королевский указ, согласно которому они получали право присуждать своим студентам научные степени. В этом случае в них наряду с прочими предметами, перечисленными выше, нередко преподавали право (а впоследствии, в XVIII веке, – и медицину)350.

В посттридентский период иезуитское образование пережило адаптацию к образцам протестантских школ (в первую очередь школ нидерландского Братства общей жизни) и их учебной программы, но строилось вокруг защиты католической веры. Более того, иезуитские просветители переняли у протестантских реформаторов некоторые педагогические и административные модели. В число элементов, позаимствованных иезуитами у их противников в ходе баталий эпохи Реформации, входили последовательное преподавание предметов в отдельных классах, приведенных к единым стандартам, разделение каждого класса на иерархические уровни в соответствии с успеваемостью учеников и использование состязания (aemulatio) как педагогического приема. Что еще важнее, в своем стремлении к защите и распространению католической веры иезуиты, как и их противники, пришли к выводу, что достижению этих целей могут способствовать правильно приспособленные к новым задачам гуманистические знания. Поэтому они взяли на вооружение смешанную гуманистическо-схоластическую учебную программу, направленную на воспитание учащихся в духе христианского гуманизма. Конечной целью такого образования служило формирование образованных граждан, которые одновременно были бы верными и преданными членами римской церкви351.

Сопоставление московской академии с типичными иезуитскими коллегиями XVII века доказывает, насколько тщательно Лихуды воспроизвели форму и содержание учебной программы иезуитских коллегий. Академия, основанная Лихудами, не принадлежала к числу обыкновенных начальных школ, так как в ней преподавались дисциплины более высокого уровня, например философия. Славяно-греко-латинская академия не была ни семинарией (поскольку богословие не занимало главного места в ее учебном плане), ни университетом352. Не являлась она и полноценной «академией» в строгом смысле слова. По западноевропейским стандартам «академиями» имели право именовать себя лишь такие учебные заведения, в отношении которых был издан папский или королевский указ, дарующий им привилегию присуждать ученые степени353. Лихудовская школа, по-видимому, не удостоилась подобного указа; во всяком случае, нам он неизвестен. Даже после реорганизации в 1701 году по указу царя Петра московское учебное заведение было принято называть не академией, а «латинскими» или «славяно-латинскими» школами354. Нет никаких причин ожидать от писцов патриарших и царских учреждений особой последовательности при употреблении учебной терминологии. Ранее в России не имелось учебных заведений, на историю которых можно было бы ссылаться при необходимости, как и в целом в Европе не наблюдалось терминологического единообразия применительно к понятию «академия». Хотя украинские и белорусские ученые, несомненно, понимали, какое значение могут иметь подобные дефиниции (можно, например, сослаться на их челобитные 1690‐х годов, в которых они просили у царя защиты и подтверждения права преподавать философию и богословие в Киево-Могилянской академии), московское правительство, судя по всему, не придавало им особого значения, хотя, как правило, положительно реагировало на просьбы киевлян355. Как отмечал К. В. Харлампович, даже в указе Петра от 1701 года, подтверждавшем, что киевская школа находится под протекцией царя, впервые дарованной в 1694 году, она не называлась академией356. Попытки историков объявить предлагавшееся Лихудами образование минимальным по уровню неубедительны. Повторяя полемические высказывания такого отъявленного врага Лихудов, как Сильвестр Медведев, и его сторонников, А. П. Богданов утверждает, что в документах того времени (бумагах Патриаршего казенного приказа) учебное заведение Лихудов называется не академией, а «греческими школами», «еллиногреческими школами» или «грекословенскими школами». Исходя из этого факта, он полагает, что школа Лихудов ни в коем случае не была тем университетом, о котором идет речь в «Привилегии», и что в ней использовалась греческая учебная программа357. Также и Л. А. Тимошина, исследовав документы Патриаршего казенного приказа и Посольского приказа, обнаружила, что применительно к школе Лихудов в них фигурируют самые разные наименования, включая такие как «грецкая школа», «греческая школа» и «греко-латинская школа», а термин «академия» в период, когда