Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

До станции «Черниговская» я доехал без приключений, а вот там, уже на выходе, запутался и в результате пошёл не туда, потеряв ориентацию. Навигатор тоже не помог – то ли случился локальный сбой, то ли я затупил, но вместо улицы Лобачевского меня принесло в какой-то промышленный район, где, впрочем, все здания были закрыты или даже заколочены.

Там я наткнулся на пустой палаточный лагерь, что-то вроде первобытной стоянки бомжей. Стоило мне пройти рядом и поднять камеру на плечо, как из ближайшей палатки вышел мужик, укутанный сразу в три яркие китайские куртки. В таком виде он был похож на колобка, но разговаривал отнюдь не миролюбиво:

– Ты кто такой? Мы тебя не звали. Не снимай тут.

В руках у него была палка, древко от плаката.

– Хорошо, не буду, – я опустил камеру, но не стал её выключать, в надежде, что продолжение сюжета окажется интересным.

– Иди с богом себе, – примирительно сказал колобок, явно не желая драки.

– Я – журналист. Что тут у вас такое стряслось? – я оглядел окрестности и понял, что доселе разглядел только малую часть лагеря. Он оказался огромным, десятки палаток и каких-то вздорных шалашей, фанерных хижин, коробок, ящиков были видны на огромной площади.

Мужик коротко вздохнул:

– Все знают, а ты не знаешь?

– Я только приехал в вашу страну.

– Из России?

– Нет, из Болгарии. Я болгарский журналист.

– А мы цыгане. Здесь наш табор.

– А почему нельзя снимать?

– Ты смеёшься? Потому что потом придут эти и всё снесут.

– Кто придёт, власти, чиновники, полиция?

Он выразительно посмотрел на меня, как на блаженного:

– Ты и вправду идиот? Придут псы Авакова, батальон «Азов», «С14» и прочие мрази.

– А что, приходили уже? Расскажите мне на камеру, тогда вся Европа узнает, это же геноцид и всё такое, – предложил я.

– Снимали уже сто раз ваши европейцы, когда эти убили у нас двух человек. И ни разу потом, наверное, нигде не показывали. Европе насрать на нас. Пора уже это понять.

– А где все ваши, куда они подевались?

– По делам ушли. И ты иди уже. Давай проваливай, иди отсюда, европеец сраный.

– Покажите мне, как дойти до улицы Лобачевского, и я уйду.

Он показал и даже нарисовал на песке палкой схему, лишь бы я убрался поскорее.

Благотворительная столовая размещалась на территории бывшего детского садика, огороженного внушительным металлическим забором. У входа на территорию, возле единственной калитки, стоял охранник в чёрной униформе, рядом клубилась толпа человек в пятьдесят разношёрстного злого народа, преимущественно пожилых людей. Впрочем, попадались и молодые лица – в основном женщины.

Я показал охраннику своё удостоверение, и он пропустил меня. Слышно было, как в толпе возроптали:

– Своих пропускают.

– И тут блатные.

– На халяву пожрать всем охота.

Я прошёл вокруг здания, тщетно пытаясь найти рядом вход. Он оказался с противоположной стороны, максимально далеко от калитки. Интересное логистическое решение, удивился я, однако, когда дошёл до крыльца, всё стало понятно: там тоже клубилась очередь из желающих попасть теперь уже внутрь здания. Так местные логисты решали проблему наплыва тысяч злых и голодных людей.

Я поднял камеру на плечо. По очереди волной прошёл тихий внятный ропот, но никто из этих людей не осмелился сказать мне вслух хоть слово упрёка.

Потоком людей на крыльце управляли «небесные ангелы» – две изрядно раздражённые женщины в белых халатах и белых же колпаках с зелёной надписью «Небесные ангелы Стефании».

– Сначала заходят те, кто записан. Только потом остальные! Только потом! – кричала в толпу одна из этих добрых женщин, руками придерживая напирающих на неё людей на лестнице.

Впрочем, давили и толкались далеко не все. Многие пытались сохранить остатки достоинства, послушно стоя в ожидании команды. Таких быстро обходили более пассионарные соседи, энергично распихивая излишне вежливых громадян по сторонам.

Я наснимал себе несколько разных планов, от общих до крупных, после чего осознал, что войду вовнутрь нескоро, если и дальше буду вести себя слишком политкорректно.

Тогда я опустил камеру и подошёл к крыльцу поближе, оценивая свои шансы просочиться. Из толпы на меня смотрели нехорошо, как на конкурента.

Было видно, что движение толпы сверху, с крыльца, регулировали «небесные ангелы», и толпа их слушалась.

– Вы – Игорь? Нам звонили насчёт вас, проходите, – вдруг крикнул мне сверху один из ангелов в белом халате.

Толпа послушно расступилась передо мной, и я поднялся по крыльцу в зал.

Внутри народу было ещё больше, чем на улице. Зал, плотно заставленный столиками, был полностью забит – ни одного свободного места. За каждым столиком помещалось четверо посетителей, которые ели там прямо в уличной одежде, не раздеваясь и не снимая шапок или курток.

Я поднял камеру и снова почувствовал ментальную волну упрёка, впрочем, вслух никем не высказанную. Правда, некоторые посетители стали закрывать ладонями лица, но я таких не снимал.

Почти все ели жадно и быстро, почти все просили добавки, и её им приносили другие женщины в белых халатах.

Я заметил в зале две съёмочные группы, а потом ещё нескольких фотокоров.

Журналистка телеканала «Интер» брала комментарий у двух мужчин в синих морских форменных куртках, и я прошёл к ним с работающей камерой. Оператор «Интера» злобно покосился на меня, но говорить ничего не стал.

Мужчины оказались бывшими работниками Херсонского судостроительного завода, крупнейшего на Украине. Причём отнюдь не рядовыми работниками – это были специалисты высочайшей квалификации, занимающиеся приёмкой-передачей судов. Однако о своих перипетиях эти граждане рассказывали журналистам довольно равнодушно – после разрыва отношений с Россией завод встал, людей перевели в неоплачиваемые отпуска, через год предприятие признали банкротом. С работой в Херсоне после развала СССР и раньше было не очень хорошо, а с закрытием крупнейшего завода стало совсем плохо.

Когда в ходе интервью мужики сбивались со своих личных приключений на общую критику правительства Украины, прямо упрекая его за развал промышленности, девушка-корреспондент резко возвращала их к конкретике.

Я поснимал судостроителей, сколько мог, а когда коллеги из прочих СМИ ушли, присел к ним за стол поговорить без камеры. Без неё они мне наговорили столько, что хватило бы на книгу. Как два последних года, начиная с февраля 2014-го, они с горечью наблюдали за смертью любимого завода, а вместе с ним и родного города, как сначала уехали члены семьи, а потом и они сами.

– Куда нам сейчас? В Россию, конечно. Наши многие уехали, рассказывают, что нормально живут, специалистам там платят втрое больше против нашего.

Про национальные проблемы они говорить категорически отказались даже без камеры.

– Ты потом напишешь