Разговор со своими - Татьяна Александровна Правдина

чем в этих лагерях, не было никогда! Мы бывали в них и в Прибалтике, и на юге в течение многих (пятнадцати) лет.

И так считаем не только мы, но и все «лагерники», с которыми временами встречаемся. Это была жизнь, конечно, которая и должна была бы быть во всей стране: приблизительно «социализм с человеческим лицом». Как мы все говорили: мы – «ненужники», только личное расположение, доверие. «Нужда», но по душе. Были интересны друг другу. Каждый вечер собирались у костра. Читали стихи – у нас же был Гердт! А он это делал лучше всех. Пели – а ведь с нами были Сережа и Таня Никитины! Иногда, несмотря на абсолютно добротную, сытную жизнь, жарили грибы или выловленную мужчинами рыбу и слегка, в полное удовольствие, конечно, выпивали.

Зиновия Ефимовича сделали (официально!) Почетным членом Дома ученых. Зяма всегда рассказывал, что его жена (я) обрадовалась оказанию ему этой чести больше, чем присвоению звания народного артиста РСФСР. Так, правда, и было.

Татьяна и Сергей Никитины

Таня и Сергей Никитины бывали там как кандидаты наук. Ширвиндты и Окуджавы были допущены вслед за нами, с Зяминой подачи. Кстати, Булат был единственным, кто не дежурил. Не помню почему, но почему-то это было признано всеми. Наверное, потому, что Поэт! Жена его Оля и сын Буля – дежурили.

Турлагерь. Дежурная семья Гердтов

Гердт-судья

Весь лагерь обожал, когда дежурил Гердт. Он играл немыслимо вежливого официанта, с перевешенным на локте левой руки полотенцем. Веселый спектакль!

Последним, где были и куда больше всего ездили, был лагерь на реке Гауя. Его особенно вспоминаю: когда был год его открытия, я приехала без Зямы, с Катей, и участвовала в достраивании столовой. И все годы там была скамейка, которую я сама обстругала рубанком. Очень гордилась!

В какой-то год в ближней к нам палатке жил наш внук Орик с папой, тогда нашим зятем, Валерой Фокиным. Была жара, и после обеда все в тени своих палаток «отдыхали». Раздался крик: «Змея, змея!» Кричал Орик. Я как была, не в купальнике, а в бельевой одежке, рванула к их палатке. Орик стоял на кровати (Валера куда-то вышел). Под ней действительно ползало… Единственно, чего я смертельно боюсь, – это змеи; правда, еще большие свиньи. Но здесь сработала физиология – внук! Подошедший Зяма мужественно протянул мне большую ветку для изгнания змеи и не преминул сказать: «Ты что, голая посреди лагеря!» На крик подбежал Буля, который смело взял у меня ветку и радостно сказал: «Да это же уж!» И спокойно выгнал его.

В этот же вечер мы ехали на двух машинах в баню-сауну, которая была в нескольких километрах от нас выше по реке. Возвращаясь к дневному происшествию, Орик вдруг спросил: «А почему при ужу нельзя ходить голым?»

С тех пор у нас дома, конечно, когда кто-то говорил: «Ой, я не одет!» – ему отвечали: «Но ты же не при ужу!»

* * *

Еще в Прибалтике тогда было развлечение – ездили по «малым городам», то есть в магазины. Это было увлекательно: брюссельские лифчики, куртки, кухонная мелочь, посуда… И, конечно, «коттоновые» тряпки, а не синтетика. Да! И флаг СССР (потом повешенный на удочке)! Старались ездить бабской компанией, мужчины в таких путешествиях нудили. Сленг проникал и в детей: Орик, получив от меня пакет, раскрыв и показывая деду, кричал: «Бабушка мне таких коттоновых солдатиков купила!»

Отъезд из лагеря

Ходили в лес по ягоды и за грибами. Самыми удачливыми грибниками были наша Катя и Сережа Никитин, «знали места», но их не показывали. А вот Шура Ширвиндт прославился широтой души. Был не очень грибной год, и мы компанией грустновато брели по лесу. Вдруг раздался крик: «Все сюда!» Это кричал Шура, вышедший на полянку, полную подосиновиков. Даже счастливо лишенные чувства зависти люди при сборе грибов жгуче испытывают его к удачливым грибникам. Все обалдели от такого благородства, а Шура справедливо заметил: «Другой бы затаился, ведь правда?» Из ягод я ходила только за малиной, надевая высокие резиновые сапоги, боясь змей. А землянику и чернику позволяла себе покупать на рынке ведрами! Потом на костре (!), как барыня, варила варенье. Вкус всего сваренного на костре другой. А варенья – особенно! Баночка такого варенья принималась как дорогой подарок. А на посланную в Париж получила стихи. От самого Доминика (о нем расскажу ниже) и его сестры Зины. А от его пасынка Гарри – по-французски. Они у меня сохранились. Позволяю себе их привести, по-моему, наивно и трогательно.

Дорогой благодетельнице!

Пречудесное явленье

     Земляничное варенье!

          Что из милых Ваших рук

               Нам доставил Ваш супруг.

Аромат и вкус и вид

     Все пленяет и дивит.

          Не хватает фраз и слов

               Чтоб Вам выразить признанье!

Верим твердо. Что свиданье

     Впредь возможно. Стол и кров

          Ведь всегда для Вас готов.

Ожидаем Вас у нас

     Доминик и Монпарнас.

Вся семейка Аронсон

     Шлет Вам низенький поклон.

От автора этих страшных виршей, еще раз огромное спасибо (подпись).

Что за дивное варенье

Настоящее забвенье

Никогда здесь не бывает

И так Русь напоминает

Благодарность за вниманье

Ждем мы нашего свиданья

И надеемся, что вскоре

Все доскажем в разговоре.

Зина

A Paris

Un grand merci

De Gary

Tenté

De se delecter

Avec son thé

D’une confiture

Merveilleuse nourriture

Pour sur!!

Gary

С концом СССР дом-ученовских лагерей в Прибалтике не стало – уже заграница. Был короткий (из-за дико комариного лета) лагерь на Валдае. А потом, уже без Зямы и Кати, была с «гауянами» в лагере под Костромой. Нас, бывших, было немного, жили в домиках с электричеством, а не в палатках, конечно, все не то!.. Но воспоминания и желание, чтобы детям досталось такое общение, – у всех лагерников!