Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд

Он подумал, нельзя ли попытаться проникнуть в усадьбу просточерез арку ворот. Но там столько людей занималось разгрузкой и проверкой бочек,что он наверняка привлек бы к себе внимание. Он решил вернуться назад по улице,чтобы найти проулок или проход, который вел бы вдоль поперечной стороны дома.остановился у городских ворот в начале улицы Друат. Он пересек ее, взял крутовлево и вдоль городской стены стал спускаться вниз. Еще немного — и он учуялзапах сада, сначала слабый, смешанный с воздухом полей, потом все болеесильный. Наконец он понял, сад, примыкавший к городской стене, находится совсемблизко, прямо перед ним. Слегка отступив назад, он мог видеть верхние веткидеревьев, росших за стеной.

Он снова закрыл глаза. На него обрушились ароматы этогосада, прочерченные отчетливо и ясно, как цветные ленты радуги. И тот,драгоценный, тот, к которому его влекло, был среди них. Гренуй почувствовал жарблаженства и похолодел от ужаса. Кровь бросилась ему в голову, как пойманномумошеннику, и отхлынула в середину тела, и снова поднялась, и снова отхлынула, ион ничего не мог с этим поделать. Слишком внезапной была эта атака запаха. Наодин миг — на мгновение одного вдоха, на целую вечность — ему показалось, чтвремя удвоилось или, напротив, исчезло, ибо он перестал понимать, было литеперь — теперь и здесь — здесь или теперь было — тогда, а здесь — там, то естьна улице Марэ, в Париже, в сентябре 1753 года: аромат, струившийся из сада былароматом рыжеволосой девушки, которую он тогда умертвил. То, что он снова нашелв мире этот аромат, наполнило его глаза слезами блаженного счастья, — ато, что этого могло не быть, испугало его до смерти.

У него кружилась голова, его немного шатало, и ему пришлосьопереться на стену и медленно соскользнуть в ров. Там, собираясь с силами иукрощая свой дух, он начал вдыхать роковой аромат короткими, менее рискованнымизатяжками. И он обнаружил, что аромат за стеной хотя и невероятно похож нааромат рыжеволосой девушки, но не совершенно такой же. Разумеется, он такжеисходил от рыжеволосой девушки, в этом не было сомнения. Воображением своегообоняния Гренуй видел эту девушку перед собой как на картине. Она не сиделатихо, а прыгала и скакала, ей было жарко, потом она снова остывала, она явноиграла в какую-то игру, во время которой нужно было быстро двигаться и замиратьна месте — с каким-то вторым человеком, чей запах, впрочем, совершенно не имелзначения. У нее была ослепительно белая кожа. У нее были зеленые глаза. У неебыли веснушки на лице, на шее и на груди… то есть — Гренуй на моментзадохнулся, потом энергичнее шмыгнул носом и попытался оттеснить воспоминания озапахе девушки с улицы Марэ — то есть у здешней девушки вообще еще не былогруди в истинном смысле слова! У нее были едва наметившиеся зачатки груди. Унее были бесконечно нежно и слабо благоухающие, обсыпанные веснушками, можетбыть, всего несколько дней, может быть всего несколько часов… только сию минутуначавшие набухать колпачки грудок. Одним словом, эта девушка была еще ребенком.Но каким ребенком!

У Гренуя выступил пот на лбу. Он знал, что дети пахнут неособенно сильно — так же как зеленые, нераспустившиеся бутоны цветов. Но этотцветок, этот почти еще закрытый бутон за стеной, еще никем кроме Гренуя незамеченный, только еще выпускающий первые душистые острия лепестков, благоухалуже теперь так божественно, что волосы вставали дыбом. А если он распустился вовсем своем великолепии, он будет источать аромат, какого никогда еще не обонялмир. Она уже сейчас пахнет лучше, подумал Гренуй, чем тогдашняя девушка с улицыМарэ, не так крепко, не так роскошно, но тоньше, многограннее и одновременноестественней. А за два-три года этот запах созреет и приобретет такую власть,что ни один человек — ни мужчина, ни женщина — не сможет не подчиниться ей. И людибудут покорены, обезоружены, беспомощны перед волшебством этой девушки, и онине будут знать почему. И поскольку они глупы и могут использовать свои носытолько для чихания и думают, что могут познавать все и вся глазами, они скажут,что покорены красотой, и грацией, и обаянием этой девушки. В своейограниченности они прославят ее заурядные черты — стройную фигуру, безупречныйовал лица. У нее глаза, скажут они, как изумруды, а зубы — как жемчуг, а кожа —гладкая, как слоновая кость, каких только нет идиотских сравнений. И онипровозгласят ее Жасминовой Королевой, и болван-художник напишет ее портрет, ивсе скажут, что она — самая красивая женщина Франции. И юнцы будут подбренчание мандолины просиживать ночи под ее окном… толстые богатые мужчины,ползая на коленях, клянчить у ее отца руку дочери… и женщины любого возрастапри виде ее вздыхать и во сне грезить о том, чтобы хоть один день выглядетьстоль же соблазнительно, как она. И все они не узнают, что в действительностиочарованы не ее внешностью, не ее якобы не имеющей изъянов красотой, ноединственно ее несравненным, царственным ароматом! Только он будет это знать,он, Гренуй, он один. Он ведь и сейчас уже знал это.

Ах! Он хотел завладеть этим ароматом! Завладеть не такбезрассудно, как тогда на улице Марэ. Запах той девушки он просто выпил,опрокинул в себя и тем разрушил. Нет, аромат девушки за стеной он хотелприсвоить по-настоящему: снять с нее, как кожу, и сделать своим собственным.Как это должно произойти, он не знал. Но у него было два года в запасе, чтобынаучиться. В сущности, это не должно было быть труднее, чем ограбить редкийцветок, отняв у него запах. Он встал. Почти благоговейно, словно покидая святуюили спящую, он удалился, сгорбившись, тихо, чтобы никто его не увидел, никто неуслышал, никто не обратил внимания на его драгоценную находку. Так он добежалвдоль городской стены до противоположного конца города, где душистый ароматдевушки наконец затерялся. Его впустили обратно через заставу Фенеан. Оностановился в тени домов. Зловонный чад переулков придал ему уверенности ипомог укротить охватившую его страсть. Через полчаса он снова был совершенноспокоен. Во-первых, думал он, он больше не приблизится к саду за стеной. Этогоделать не надо. Это слишком сильно возбуждает его. Цветок расцветет там, безего участия, а каким образом он будет расцветать, ему все равно известно. Он непозволит себе раньше времени опьяняться ароматом. Он должен ринуться в работу.Он должен расширить свои знания и усовершенствовать свои ремесленные навыки,чтобы быть во всеоружии, когда придет время жатвы. У него было еще два года взапасе.

Недалеко от заставы Фенеан, на улице де-ла-Лув, Гренуйобнаружил маленькое парфюмерное ателье и спросил, нет ли работы.

Оказалось, что хозяин, мастер парфюмерных дел ОнореАрнульфи, прошлой зимой скончался и его вдова бойкая черноволосая женщина леттридцати, ведет дело одна с помощью подмастерья.

Мадам Арнульфи долго жаловалась на плохие времена и своетяжелое материальное положение, но потом заявила, что хотя она и не можетпозволить себе держать второго подмастерья, но весьма в нем нуждается, так какна нее навалилось много работы; кроме того, она никак не может пустить второгоподмастерья к себе в дом, однако, с другой стороны, у нее имеется небольшаяхижина в масличном саду за францисканским монастырем — всего в десяти минутахотсюда, — где непритязательным молодой человек смог бы, если понадобится,ночевать; конечно, продолжала мадам, она честная хозяйка и готова нестиответственность за телесное здоровье своих подмастерьев, но, с другой стороны,она не в состоянии обеспечить им две горячие трапезы в день; одним словом,мадам Арнульфи — и это Гренуй сразу учуял — была женщиной благополучной,здравомыслящей и деловой. И поскольку его самого деньги не интересовали и он удовлетворилсядвумя франками недельного жаловаться и прочими скудными условиями, они быстроударили по рукам. Позвали первого подмастерья, огромного парня по имени Дрюо, иГренуй сразу догадался, что мадам привыкла делить с ним постель и не принимаетбез него деловых решений. Тот встал перед Гренуем (выглядевшим прямо-такисмехотворно крошечным по сравнению с этим гунном), расставив ноги ираспространяя облако запаха спермы, окинул его придирчивым взглядом, словнохотел таким образом обнаружить какие-то темные намерения или возможногосоперника, наконец, снисходительно ухмыльнулся и кивком головы выразил своесогласие.