Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд

Таким образом, все было улажено. Гренуй получил рукопожатие,холодный ужин, одеяло и ключ от хижины, представлявшей собой сарай без окон,где приятно пахло старым овечьим пометом и сеном и где он худо-бедно устроился.На следующий день он приступил к работе у мадам Арнульфи.

Стояла пора нарциссов. Мадам Арнульфи разводила цветы насобственных маленьких участках в пределах города или покупала их у крестьян, скоторыми бешено торговалась за каждую корзинку. Цветы доставлялись в ательерано утром, их высыпали из корзин десятками тысяч, сгребали в огромные, нолегкие, как перья, душистые груды. Тем временем Дрюо распускал в большом котлесвиное и говяжье сало; в это сметанообразное варево, которое Гренуй должен былнепрерывно помешивать длинным, как метла, шпателем, Дрюо швырял лопатами свежиецветы. Как смертельно испуганные глаза, они всего секунду лежали на поверхностии моментально бледнели, когда их подхватывал шпатель и погружал в горячий жир.И почти в тт же миг они уже размякали и увядали, и, очевидно, смерть ихнаступала так быстро, что им не оставалось никакого другого выбора, кроме какпередать свой последний благоухающий вздох как раз той среде, в которой онитонули, ибо — Гренуй понял это, к своему неописуемому восхищению, — чембольше цветов он перемешивал в своем котле, тем сильнее благоухал жир. И ведьне мертвые цветы продолжали источать аромат в жиру, нет, это был сам жир,присвоивший себе аромат цветов.

Между тем варево густело, и им приходилось быстро выливатьего на большое решето, чтобы освободить от влажных трупов и подготовить длясвежих цветов. Так они продолжали засыпать, мешать и фильтровать весь день безперерыва, потому что процесс не допускал замедления, так что к вечеру вся грудацветов пропускалась через котел с жиром. Отходы — чтобы ничего не пропадало —заливались кипящей водой и до последней капли выжимались на шпиндельном прессе,что к тому же давало еще и нежно пахнувшее масло. Но основа аромата, душацелого моря цветов, оставалась в котле, запертая и охраняемая в невзрачном,серо-белом, теперь медленно застывающем жиру.

На следующий день мацерация, так называлась эта процедура,продолжалась, котел снова подогревали, жир распускали и загружали новымицветами. Так оно шло несколько дней с утра до вечера. Работа была напряженной.У Гренуя свинцом наливались руки, на ладонях вздувались волдыри и болела спина.Вечерами, шатаясь от усталости, он еле добирался до своей хижины. Дрюо был,наверное, втрое его сильнее, но он ни разу не сменил его при размешивании, атолько подбрасывал в котел легкие, как пух, цветы, следил за огнем и приудобном случае, ссылаясь на жару, уходил промочить горло. Но Гренуй нежаловался. Он безропотно с утра до вечера перемешивал цветы в жиру и во времяразмешивания почти не чувствовал напряжения, так как снова и снова восхищалсяпроцессом, разыгрывавшимся у него на глазах и под его носом: быстрым увяданиемцветов и поглощением их аромата.

Через некоторое время Дрюо решал, что жир стал насыщенным ине сможет больше абсорбировать аромат. Они гасили огонь, последний разпроцеживали сквозь решето тяжелое варево и наполняли им каменный тигель, гдеоно тут же застывало в великолепную благоухающую помаду.

Это был час мадам Арнульфи, которая являлась проверитьработу, надписать драгоценный продукт и точнейшим образом занести в свои книгиего качество и количество. Она самолично закрывала тигель, запечатывала иотносила в холодные глубины своего подвала, потом надевала черное платье ивдовью шаль и обходила купцов и парфюмерные фирмы города. Взывая к состраданию,она описывала этим господам свое положение одинокой женщины, выслушивалапредложения, сравнивала цены, вздыхала и, наконец, продавала или не продавала свойтовар. Парфюмерная помада долго сохраняется в холоде. И если теперь ценыоставляют желать лучшего, кто знает, может быть, зимой или следующей весной онипоползут вверх. И надо подумать, стоит ли продавать товар этим выжигам или, какэто делают другие мелкие производители, отправить груз помады кораблем в Генуюили, например, принять участие в осенней ярмарке в Бокере — рискованныепредприятия, конечно, но в случае успеха в высшей степени прибыльные. Мадамтщательно взвешивала эти различные возможности, сопоставляла их, а иногда исочетала друг с другом или использовала их все, часть своих сокровищ продавала,другую часть припрятывала, а третьей торговала на свой риск. И если понаведении справок у нее складывалось впечатление, что рынок перенасыщен помадамии в обозримое время спрос на ее товар не возрастет, она в своей развевающейсяшали спешила домой и приказывала Дрюо переработать всю продукцию в EssenceAbsolue.

И тогда помаду снова выносили из подвала, осторожнейшимобразом подогревали в закрытых горшках, добавляли чистейший винный спирт и спомощью встроенной мешалки, которую приводил в действие Гренуй, основательноперемешивали и вымывали. Возвратившись в подвал, эта смесь быстро охлаждалась,спирт отделялся от застывшего жира помады, и его можно было слить в бутыль.Теперь он представлял собой нечто вроде духов, но огромной интенсивности, в товремя как оставшаяся помада теряла большую часть своего аромата. Таким образом,цветочный аромат еще раз переходил в другую среду. Но на этом операция не кончалась.После основательной фильтрации через марлю, где застревали даже мельчайшиекомочки жира. Дрюо наполнял ароматизированным спиртом маленький перегонный куби медленно дистиллировал его на самом слабом огне. После испарения спирта вемкости оставалось крошечное количество бледно окрашенной жидкости, хорошознакомой Греную; однако в таком качестве и чистоте он не обонял ее ни уБальдини, ни скажем, у Рунеля: это было сплошное, чистейшее сияющее цветочноемасло, голый аромат, тысячекратно сконцентрированный в лужице Essence Absolue.Эта эссенция уже не имела приятного запаха. Она пахла почти с болезненнойинтенсивностью, остро и едко. И все же достаточно было одной ее капли,растворенной в литре алкоголя, чтобы снова обонятельно воскресить целое полецветов.

Конечно, продукта было ужасно мало. Жидкости из дистилляторахватало ровно на три маленьких флакона. Всего три флакона аромата оставалось отсотен тысяч цветов. Но они стоили целое состояние даже здесь, в Грасе. И восколько же раз еще дороже, если их отправляли в Лион, в Гренобль, в Геную или вМарсель! При виде этих флакончиков взгляд мадам Арнульфи затуманивался красивойповолокой, она ласкала их глазами и, беря их в руки и закупоривая искуснопритертой граненой стеклянной пробкой, задерживала дыхание, чтобы не пропалоничего из драгоценного содержимого. И чтобы после закупоривания не ускользнул,не испарился ни малейший атом, она запечатывала пробки жирным воском изаворачивала в рыбий пузырь, который крепко перевязывала на горлышке флакона.Потом она ставила флаконы в ящички с ватной прокладкой, относила в подвал изапирала на ключ и задвижку.

В апреле они мацерировали черемуху и апельсиновый цвет, вмае — море роз, чей аромат на целый месяц погрузил город в невидимый сладкий,как крем, туман. Гренуй работал как лошадь. Скромно, с почти рабскойготовностью он выполнял все подсобные операции, которые поручал ему Дрюо. Нопока он, казалось бы, тупо размешивал и сгребал цветы, мыл бутылки, подметалмастерскую или таскал дрова, от его внимания не ускользала ни одна изсущественных сторон ремесла, ни одна из метаморфоз ароматов. Исправней, чемкогда-либо мог это сделать Дрюо, благодаря своему носу, Гренуй сопровождал иохранял передвижение ароматов от цветочных лепестков через жир и спирт вдрагоценные маленькие флаконы. Он намного раньше, чем замечал Дрюо, чуял, когдажир начинал перегреваться, чуял, когда цветочная масса выдыхалась, когда варевонасыщалось ароматом, он чуял, что происходило внутри смесителей и в какой точномомент процесс дистилляции должен был прекратиться. И каждый раз давал этопонять, разумеется, как бы ненароком, не снимая маски угодливости. Ему кажется,говорил он, что сейчас жир, наверное, стал слишком горячим; он почти уверен,что пора вроде бы заливать сита; у него такое чувство, как будто спирт вперегонном кубе вот-вот начнет испаряться… Дрюо хоть и не был семи пядей волбу, но и полным тупицей тоже не был и со временем сообразил, что принималнаилучшие решения как раз тогда, когда делал или приказывал сделать так, как«казалось» Греную, у которого «было такое чувство». И так как Гренуй никогда неважничал и не кичился тем, что у него «было такое чувство», и никогда — темболее в присутствии мадам Арнульфи! — даже в шутку не ставил под сомнениеавторитет Дрюо и привилегированность его положения, Дрюо не видел причины,почему бы ему не следовать советам Гренуя; более того: с течением времени онсовершенно открыто стал перекладывать на него принятие решений.