Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова

Аллочка знала совершенно точно, как зовут президента, потомучто отец дружил с ним еще с давних, не президентских времен, а мать в своемателье, не переросшем тогда в Дом высокой моды, одевала его жену, и на рыбалкуони вместе ездили, и с горки детей катали, и в бане парились – на “первый пар”мужики, женщины и дети следом.

Костик разорался так, как будто Аллочка совершилагосударственное преступление. Он ничего не слушал, мотал красивой головой,багровел и выкатывал глаза.

– Что вы себе позволяете, дорогуша?! Вы что, спятилисовсем?! Вы где учились? В совпартшколе?! Я вам покажу, как такие ляпы в печатьсдавать! Вы у меня вылетите и даже оглянуться не успеете, а папочке вашемуможете от меня привет передать! Я вас с треском уволю, и вашей следующейработой будет “Вестник колхоза имени Лопе де Вега”!

Потом еще был Гонконг в центре Европы, фамилия ЕвгенияМаксимовича оказалась Примусов, Давос был переименован в Навое, а Аляска вошлав состав России.

“От Калининграда до просторов Аляски” – вот как былонаписано в Аллочкином материале, и ничего подобного она не писала.

Она же не сумасшедшая, на самом-то деле!

Вчера Константин Сергеевич вновь закатил ей скандал –ужасный, унизительный, слышный на всю редакцию! Он снова орал, встряхивалголовой, багровел, а она ни слова не могла вставить в свое оправдание, он нежелал ничего слушать, он сразу понял, какая идиотка Аллочка, и был рад, что егомнение так блистательно – и точно подтверждалось!

А сегодня его уже нет. Нет в живых. Его убили.

С утра в редакции началась паника, постепенно переросшая втихий конец света. Никто не работал, телефоны подпрыгивали и разрывались отзвона. Мужская половина мрачно курила на лестнице, женская утирала глаза ишептала друг другу в уши, что “бедный Костик вернулся к старой любовнице, а онаего и…”. Милиция задавала вопросы и копалась в кабинете главного, всегдасдержанная и холодная Кира Ятт, вдруг ставшая растерянной, не выходила из своейкомнаты, куда еще утром прохромал Батурин и тоже с тех пор не показывался.

Аллочка честно рассказала капитану Гальцеву, что наканунеглавный на всю редакцию орал, что он ее уволит, но, кажется, капитана этонисколько не заинтересовало. Он спросил еще что-то про статью, которую когда-тописала Кира и о которой Аллочка ничего не знала, а Магда Израилевна “посекрету” сообщила, что в портфеле у Костика обнаружилась “записочка”, а в“записочке” Кира угрожает с ним разделаться. – Вот когда Магда Израилевнасказала “записочка”, Аллочка с ужасом, от которого остановилось сердце, – насамом деле остановилось, как будто сжатое ледяной рукой, – поняла, что знает,кто его убил.

Телефон зазвонил, и Аллочка подпрыгнула на своем стуле.Телефон у нее на столе почти никогда не звонил – она никому не была нужна.

Аллочка схватила трубку и задержала дыхание, чтобы “алло”прозвучало солидно и красиво. Звонила мать.

– Зайка, ты как там, – весело спросила она, – я тебе звоню,звоню, а мобильный не отвечает!

– Мама, я на работе, – прошипела Аллочка, стреляя глазами посторонам, не слышит ли кто, как с ней разговаривает мать. Как с маленькой.

– Ну и что? Или ты занята?

– Занята.

– Как у вас дела?

– Плохо, мам. Я потом тебе расскажу.

– Что случилось? – встревожилась мать. Она вечно тревожиласьоб отце и об Аллочке, как будто отцу было четырнадцать, а Аллочке – семь.

– Мам, я тебе все расскажу потом!..

– Ну, когда же потом? По вечерам ты мне не звонишь, и вообщеэто была совершенно идиотская идея – жить одной. Мы скучаем, и ты безприсмотра.

– Мама!

– Зайка, поедем с нами в Париж. Мы летим в пятницу. У отцакакие-то дела, а я уж с ним заодно. Поедем, а? Мы с тобой хоть погуляем. Тамсакура цветет, и яблони на Елисейских Полях. Мне сегодня звонила Фру.

Так звали жену отцовского делового партнера.

– Мам, я не могу, у меня теперь работа.

– Ну, на выходные, конечно. Работу пропускать нельзя. – Матьи отец всегда воспитывали Аллочку “правильно”.

– И на выходные не могу. Мам, у нас тут такое творится!..

– Не пугай меня, зайка.

– Я тебя не пугаю.

– Тогда тем более я должна забрать тебя в Париж, – сказаламать решительно.

– Мам, в Париж я не поеду. – ответила Аллочка тоже оченьрешительно.

Возле ее уха, за которое она все время заправляла волосы –беда с этими волосами, хорошо хоть локонов давно нет! – вдруг произошлокакое-то движение, и вкрадчивый голос прошептал игриво:

– Почему девочка не хочет с мамочкой в Париж?

Аллочка дрогнула и уронила трубку. Трубка заскакала постолу, свалилась и повисла на перекрученном шнуре.

Леша Балабанов подхватил ее и галантно вручил Аллочке.

– Спасибо, – косясь на него, пробормотала она.

– Не за что.

– Зайка, что случилось, где ты там?

– Мам, все в порядке, я тебе перезвоню.

– Подожди, – попросила мать, и Аллочка поняла, что онавстревожилась всерьез, – папа спрашивает, не приедешь ли ты сегодня ужинать.

– Я не знаю!

– Дим, она не знает.

В отдалении послышался отцовский голос, потом что-то быстросказала мать, Аллочка не разобрала, что именно, и еще кто-то что-то сказал, имать вернулась к ней.

– Аллочка, – голос изменился, стал строгим. Такой голосбывал у матери, когда дочь получала “нелепую” тройку или капризничала “из-запустяков”, – правда, что Костю убили? Папе только что позвонили.

– Да.

Леша Балабанов присел на корточки перед ее столом, подперподбородок рукой и теперь в упор на нее смотрел.

Аллочка не знала, куда деваться, отводила глаза и вертеласьв кресле.

– Как это случилось?

– Мам, я пока ничего не знаю! Я вам перезвоню. Папу поцелуй.

– Поцелуй папочку, мамочка, – встрял Леша и сладкоулыбнулся.

– Дим, она тебя целует. У него другая трубка, он не может стобой поговорить. Он спрашивает, не нужна ли его помощь. Или… чья-нибудь еще.

Аллочка улыбнулась, несмотря на то, что Леша не отрывал глазот ее физиономии. Масштабы отцовской помощи были ей хорошо известны.

Звонок Генеральному прокурору, звонок министру внутреннихдел, звонок шефу Совета безопасности – кто там еще есть из великих и могучих?