Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова

– Пока ничего не надо, мам. Точно. Я вечером постараюсьприехать.

– Если хочешь шашлыка, можем пойти в “Ноев ковчег”. Хочешь?

Мать знала, чем Аллочку заманить. Ей было три года, когдародители на своей первой машине поехали путешествовать, и “ребенка с собойпотащили, шальные”, как говорила бабушка. Войны тогда не было, были графитовыегоры, нерусское небо, жара, виноградники, море за перевалом. Под Сухуми закаждым поворотом дороги веселые пузатые грузины жарили мясо, родителизаказывали себе по шашлыку. “А дэвочке, навэрно, кашу?” – спрашивали грузины уродителей. “Нэт, – развлекаясь, отвечал отец, – дэвочке два шашлыка”.Трехлетняя Аллочка в бантах и гнусных локонах – ясное дело! – поедала мясо скинзой, как заправский горец, а грузины стояли вокруг и умилялись.

– Мам, короче, я тебе перезвоню, – измучившись под Лешинымприцелом, выпалила Аллочка.

– Но шашлыка хочешь?

– Хочу! – крикнула она и бросила трубку.

– Ну что? – спросил Леша и взял ее за щеку. Она отшатнуласьи старательно заправило за ухо волосы. – Мамочка с папочкой волнуются?

– Леш, тебе чего?

– Мне ничего, лапочка. Я пришел на тебя посмотреть.

Этого самого Лешу Аллочка Зубова возненавидела с первоговзгляда. Он был ненамного старше ее, но работал уже давно, начал еще на третьемкурсе института. Он гораздо лучше, чем она, разбирался во всяких “подковерных”делах, легко и красиво писал – конечно, не так хорошо, как Кира или Батурин, новсе же намного лучше Аллочки, – ничего не боялся, брался за самые трудныезадания и неизменно их выполнял, курил с Костиком невиданные тонкие сигариллы иинтимно шептал в телефон, когда ему звонили барышни.

Почему-то он решил с ходу осадить Аллочку, как ЕмельянПугачев – крепость в оренбургских степях. Аллочка перепугалась, пару разнадерзила, от приглашения “на чашку кофе” отказалась, может быть, даже слишкомрешительно, в коридорах проскакивала мимо, не задерживаясь ни на секунду. Всеэти меры возымели действие прямо противоположное тому, на которое рассчитывалаАллочка.

Леша решил, что она “ломается и выкаблучивается”, и потомуусилил натиск.

Больше он не ждал ее в коридорах, а являлся в отдел новостей– сам он работал в отделе политики, – усаживался к ней на стол и изводил еевниманием и комплиментами. Внимание, по Аллочкиному мнению, становилось всеболее навязчивым, а комплименты все более сальными.

– Ну, как там мамочка с папочкой?

– Спасибо, хорошо. Леш, я прошу прощения, мне нужно…

– Ничего тебе не нужно, – прищурившись, сказал Леша. Аллочкабыла уверена, что щурится он исключительно “для шику”. – Сегодня все равноникакой работы не будет, уж поверь мне, старому морском волку. Да у нашейдевочки никогда особой работы не бывает, верно?

– По-разному, – натужно улыбаясь, выдавила Аллочка, – а утебя что, тоже нет никакой работы?

– У меня работа есть всегда, – объявил Леша, перехватил ее рукуи поцеловал пальцы. Аллочка едва удержалась, чтобы ее не отдернуть. – Некоторымбриллиантики аист приносит, а мне на них зарабатывать приходится.

– Скажите, какой работник! – фыркнула Катя Зайцева,огромная, медлительная, похожая на бегемотиху. Никто лучше Кати не писалкоротких, изящных, иронинных эссе обо всем на свете. Катя сидела закомпьютером, попеременно отпивала из двух чашек то кофе, то чай и откусывала отбулки.

Аллочка вздохнула. Катя фыркнула не для того, чтобы защититьее от приставаний, а как будто наоборот, для того, чтобы поощрить Лешу – такойу нее был тон.

– Я не верю, что это Кира, – объявила Катя, – не можеттакого быть.

– Это точно не Кира, – тихонько сказала Аллочка.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Девочка, – пропел Леша, – что ты можешь знать? Не ты ли напрошлой неделе Гонконг в Европу загнала? Или тебя папочка в Юго-Восточную Азиюне возил, денежек своих пожалел?

Аллочка уставилась в компьютер. Интересно, а материал взавтрашний номер пойдет? Или весь номер переделают, и ее заметочка опять невыйдет?

– Ну, – спросил Леша, – что ты смотришь? Что ты там видишь,Аллочка? Буковки? Из буковок слова складывают, знаешь?

– Леш, – не выдержала Аллочка, – шел бы ты отсюда, а?

– А то что? – Он заправил ее волосы за ухо, и на этот разона не удержалась, отшатнулась. – Папочке скажешь, папочка охрану вызовет, иохрана плохого мальчика отшлепает?

Катя засмеялась из-за компьютера. Засмеялась опять ссочувствием к Леше.

Что мне делать, подумала Аллочка. Единственный человек,который ее выслушал и, кажется, поверил, что она не делала ничего из тойерунды, которую ей приписывают, был Григорий Алексеевич Батурин.

Батурин с его палкой, угрюмостью, темными внимательнымиглазами.

Может быть, ему рассказать о том, что она знает?

Нет, нельзя.

– Пойдем покурим, – предложил Леша, поднялся и пересел настол, очень близко, – или кофейку попьем? Сейчас самое время кофейку попить.Того гляди ментура все опечатает, и останемся мы без работы. Тебе-то все равно,конечно, а мы, грешные, на шишки здесь заколачиваем, нам больше негде.

– Типун тебе на язык, – вставила Катя и вздохнула протяжно:– Ох-хо-хо… Батурин приказал про Костика душещипательно писать, а у меня что-тоне выходит душещипательно-то!

– Спасибо, Леш. Я не хочу.

– Ты вот что, девочка, – вдруг произнес он со злобой, – тыкончай ломаться. Если хочешь работать, веди себя прилично.

Аллочка вытаращила глаза. Это она ведет себя неприлично?!

– Давай, – приказал он, – вставай! Отрывай задик от кресла,и пошли. Пошли, пошли, сколько можно уламывать тебя? Чай не маленькая! Или тыдура совсем?

– Пойду курну, – решила Катя и выбралась из-за компьютера.Компьютер зашатался на столе, и чашки зазвенели, – а вы тут смотрите неподеритесь.

Леша отряхнул безупречные светлые джинсы и потянул Аллочкуза руку. Она подалась назад.

– Ты чего, – тихо спросил Леша, – неприятностей хочешь? Такя тебе организую, у тебя не то что Гонконг в Европе, Токио в Тамбовской областиокажется! Ты на папочку не больно рассчитывай, папочки здесь нет! Ты быпоучилась с людьми общаться для начала! Привыкла обо всех ноги вытирать, а обменя не выйдет, лапочка.

– Леш, – сказала Аллочка как можно более убедительно, – тыменя с кем-то путаешь, наверное. Я об тебя ничего… не вытираю. Я просто не хочуникуда с тобой идти.