Чего хочет женщина - Татьяна Полякова

— Есть вред, болтает много. Вовка мне докладывал, чтовчера Синица с Ломом парился и все его тобой подкалывал, мол, ты только бабусвою и слушаешь, от дружков отбился, в банкиры лезешь, и вообще, баба тебя подкаблуком держит.

— Так и сказал?

— Так и сказал, чтоб ему подавиться. А Ладка твоя,говорит, стерва, и на тебя ей наплевать, что-то она задумала, а ты, как пацан,перед ней на задних лапках ходишь.

— А наш-то недоумок что?

— Спросил, не хочет ли Синица в морду, ну тот,натурально, не захотел, и разошлись по-доброму.

— Вот ведь стервец, — разозлилась я. — Языкхуже, чем у бабы… Конечно, если мужику изо дня в день такое долдонить, когохочешь достанет… А нам от этого выгоды никакой.

— Вот и я говорю, Ладушка, не спеть ли нам Синице «Сосвятыми упокой…»?

— Надо по-умному, никаких стрелков, чтоб Лом ничегозаподозрить не мог. Он после Святова никак в себя не придет…

— Само собой, Ладушка, у меня и план уже есть. Этотстервец любит в деревенской бане париться. Вот мы его и попарим.

— Аккуратней, Танька, чтоб без сучка без задоринки…

— Уж расстараюсь… — кивнула подружка. — Ну что,Ладушка, споем?

— Споем, — согласилась я. — Готовь Вовку.

В четверг пришла весть: Синица с двумя дружками угорел вбане. Баню эту он только что построил на своей даче и, так сказать, решилобмыть с друзьями. Живым на свет божий извлекли только одного, но и он подороге в больницу умер, а Синице с Петькой Трофимовым и «Скорая» непонадобилась.

Похороны опять были пышными, вдова рыдала и на гробкидалась, хотя, с моей точки зрения, горевать ей было особенно нечего: муженеку нее был непутевым, много пил, баб аж домой таскал, а благоверную колотилсмертным боем. Вдовий наряд здорово красил синяк под ее глазом, не успевшийокончательно исчезнуть к моменту прощания с любимым.

Я подошла к ней и выразила соболезнования. Вдова зарыдалагромче, всплакнула и я. Лом с оставшимися в живых соратниками топтался рядом имонотонно бубнил:

— Марин, мы тебя не оставим, о деньгах не думай, ивообще… все что надо… не чужие ведь люди.

Когда певчие затянули Танькину любимую, на многие лица легласветлая печаль. Не одним нам слова пришлись по душе. Мужики сурово хмурились,женщины рыдали, а в целом все было по-людски и по-доброму, как любит выражатьсяТанька.

Она тоже всплакнула и зашипела на ухо:

— Сколько Синице годов-то было?

— Откуда я знаю? Лому ровесник.

— Ох, молодой совсем, как жалко, — всхлипнулаТанька. — Только б жить да радоваться… Царство ему небесное… А поют-то какдушевно, век бы слушала…

Я подозрительно покосилась на Таньку, но смолчала.

Дома я стала выговаривать Генке:

— Пить не смей, смотри, что делается. Один разбился,другой в собственной бане угорел, а все через это окаянное пьянство. Ни в какуюбаню ты у меня больше не пойдешь. А выпить захочешь — пожалуйста, со мной вродной квартире. Пей на здоровье, но чтоб на глазах. Мало мне беспокойства,теперь жди тебя и думай: где ты и что с тобой…

Лом выпил рюмку и закручинился:

— Мы с Синицей в один садик ходили…

— Куда? — не поняла Танька. Она приехала помянутьпокойника и делала это с большим удовольствием.

— В детский сад, дура, — разозлился Лом, — ив школу, в один класс.

— И сидели вы вместе, да, Гена? — подсказалаТанька. — Или нет? Я уж точно не помню, Святов, покойный, мне рассказывал,да я ведь забыла. Вроде драку Синица затеял и мужика бутылкой ударил, а ты подружбе на себя взял. Его-то мамка с папкой отмазали. Папка у него ходил вначальниках, а твой-то уже сидел, и мамка твоя на двух работах горбилась да вподъездах полы намывала. Синице условно дали, а ты сел. Или это в другой разбыло?

Лом нахмурился. Танька ему водки подлила, сама выпила ипродолжила:

— Конечно, мужская дружба дорогого стоит, нам, бабам,не понять, не так устроены… Хотя, если по чести, большой пользы я от этихстарых дружков не вижу. Вот хоть бы тот же Синица, что он тебе доброго сделал?Ну, пили вместе… а ведь гонору сколько, думал, если вы в пацанах на парубегали, так и теперь ты для него Генка Ломов. Все зубы скалил, Лом да Лом…Какой ты им Лом? Ты теперь Геннадий Викторович, должны понять и прочувствовать,а у них никакого уважения… Жалко, конечно, Пашку, но, если честно, потеря-тонебольшая… Царство ему небесное, — добавила Танька и выпила еще рюмку.

В конце мая вышла неприятность: один из наших парней попал вбольницу с пулевым ранением. Так как он был в сознании, из милиции в конторуявились сразу.

Чем они его взяли, мне неведомо, но наболтать он успелмного. Потом, конечно, испугался. Само собой, в органах Лома родным не считалии прицепились не хуже, чем репей к бродячей собаке. Особо страшно не было, нодело хлопотное, следовало взять его под контроль. Вот тогда я и вспомнила оСердюкове. Позвонила и начала ласково:

— Константин Николаевич, здравствуйте. Возможно, выменя не помните, мое имя Лада Юрьевна, нас познакомила…

— Да вы шутите, Лада Юрьевна, — засмеялсяон. — Забыть вас невозможно, и вы это прекрасно знаете. Чем обязан?

— Моему родственнику необходим адвокат, лучший из всех,кого можно сыскать. Я очень рассчитываю на вас.

— Уголовное дело? — помолчав немного, спросил он.

— В сущности, нет никакого дела… Может быть, мывстретимся, и я вам все расскажу?

— Хорошо.

Через час мы сидели в ресторане. Пялился он на меня так, чтоя начала краснеть.

— Так в чем проблема? — улыбнулся он, увидев, чтоего взгляды достигли цели.

— У племянника моей подруги неприятности… — Я неторопясь изложила суть дела, приглядываясь к Константину Николаевичу.

Он ухмылялся довольно цинично, моя грудь интересовала егомного больше моих слов. Когда я закончила, он сказал:

— Дело пустяковое. Скажите вашей подруге, если онасуществует в реальности, что показания, полученные у раненого или больного,находящегося под воздействием наркотиков, никакой суд к сведению не примет.

— А он находился? — усмехнулась я.

— Что-то ему наверняка успели вколоть по дороге в больницу.