Камень-1. Часть 2. Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период. - Александр Бельский

Саломи Полухина, прихватив винтовку, уже ушла, видимо, на разведку — осталось ли что от их дома. Рарри и Балин заняли свои места в «Полевике» унтера (Балин опять сел за руль). Старейшина внимательно следил за ЗиЛом, и, не удержавшись, одобрительно кивнул головой, когда Гимли отправил Торира в кузов. Он надеялся, что ур-барак за недолгое время пути успеет просветить мальца, о чём и кому говорить можно, а о чём не стоит, даже своим, клановым. Наконец Балин завел двигатель, и почти мгновенно взревел мотор ЗиЛа. Их кавалькада тронулась в недолгий путь к «Улар-реке». Но Рарри этот путь показался бесконечным. Он сидел и терзался — всё ли успеет объяснить Камню Гимли и, главное — всё ли тот поймет?

Глава 2

Глава 2, в которой все возвращаются под свой кров и попутно выясняется, что даже опытный гном может потерять голову от сильного чувства. Особенно, если это чувство голода.

До гостиницы «Улар-река» было рукой подать. Она даже видна была на противоположной стороне площади, дальше и справа, в углу, образуемом стеной форта и городской, правда, виднелся только кусок крыши. Только вот что по площади, что вокруг неё было не особо-то и проехать. После «Громовержцев» она напоминала пещеру похмельного великана, пытавшегося утром найти носки, которых у него отродясь не было. Причем потом местами случился пожар. Мерзко пахло горелой резиной от сожжённых грузовиков. Ну и трупы. Убирать было пока что некому и некогда, и пусть прошедшие с начала событий три дня и были не самыми жаркими, запах мертвечины на рыночной площади был уже густ, сладок и тошнотворен. Так что нужно было петлять в объезд, убравшись в сторону по впадавшим в площадь улицам. А на площадь выходили как минимум три улицы с этой стороны. Впрочем, особого выбора не было. Улицы тоже, хотя и не так густо, как площадь, служившая местом сбора трофеев грабь-команд (в том месте, где она не простреливалась из форта и управы) были захламлены. Брошенным малоценным и громоздким хабаром, ставшим в одночасье ненужным, раскуроченными тележками, телегами и машинами. И опять — мертвецами. И только одна, ведущая не к реке, а почти параллельно площади к стене, была относительно свободна. Хоть и близко к форту, и мангруппа тут уже прошла, но все равно был шанс нарваться на задержавшихся в городе бунтовщиков, так что и Полухин, и Рарри, не сговариваясь, приготовили оружие. Впрочем, старые и новые боги уберегли, и Балин, аккуратно объехав прицеп, присевший на лишенную одного колеса ось, вскоре снова свернул к площади, уже почти напротив гостиницы.

Словно стремясь прикрыть все пакости, которые сотворили люди, Приграничный, обильно и любовно обсаженный яблонями, за последние пару дней окутался белой кипенью их цветения. Но только ни пожарища не скрылись из глаз, ни запах не перебило. Так что бело-розовый яблоневый цвет больше походил на саван, укрывший обезображенный труп городка. Впрочем, нет, город всё же выжил. И уже копошился своей жизнью тяжело раненого, который собирается пойти на поправку… Где-то мрачный пришлый поправлял поваленный забор, где-то невидимый глазу хозяин дома стучал молотком, заколачивавший ослепшие без стекол окна досками.

И вот они уже на площади. Из-за причудливого пути они оказались совсем рядом от дома Полухина, тот был буквально на соседней улице, точнее, на углу её и площади перед фортом. Хотя унтер и не собирался поначалу заезжать к себе (потому и не возражал, что жена отправилась туда сама), тут он не утерпел. Извиняющимся взглядом попросив прощения у старейшины, Николай, хлопнув Балина по широченному плечу, махнул рукой в сторону нужного перекрестка. Ворота и калитка выходили не на площадь, а на ведущую к ней улицу. Но Балин не стал сворачивать, а остановился прямо у забора нужного дома, едва проехав перекресток. «ЗиЛ» добросовестно повторил за ними извилистый путь и, фыркнув почти по-паровозному тормозами, встал, не доехав до угла, чтобы не перекрывать проезд.

Полухин, сидевший в кузове пикапа, неловко из него выбрался и заспешил к воротам. Уезжая в спешке, под огнем, он не запирал ни их, ни дверей в дом, причём вполне осознано. Запертые двери не остановили бы грабежа, а открытые, по крайней мере, не выломают. Ну, был такой шанс. Тем более, дом был неудобен захватчикам при осаде форта — в сторону укрепления не смотрело ни одного окна, и стрелять получилось бы только с чердака. Но чердак был не из бревна под самый конек, а обшит доской, и даже от винтовочного обстрела не спасал. И крыше, и забору, и бревенчатым стенам досталось, но, в основном, тем самым винтовочным калибром. По большей части, со слепой стороны, обращенной к форту, так что, на первый взгляд, ничего критичного пока не было.

Шанс сработал, но лишь отчасти. Ворота были целы, как и калитка, хотя одна верея, столб, на который навешивается воротина, изрядно перекосилась. И не лень же было кому-то пытаться её выдрать, как гнилой зуб! А вот входную дверь изрядно исклевали чем-то, срывая с нее приделанную на совесть бронзовую табличку «Ст. унт.-оф. Н.Полухин». Её, измятую-исковерканную, бросили тут же, у крыльца. Дверь, сделанная из могучей толщины досок, все так же могла преграждать путь непрошеным гостям, но сейчас была распахнута настежь. Войдя в дом, Полухин по запаху понял, почему. Мебель была повалена и отчасти разломана. Видимо, искали тайники и ухоронки, но не нашли.

Опуская ствол, справа неслышно возникла Саломи, и унтер, не жалуясь, а именно словно удивляясь, спросил не то у жены, не то у возникших за плечом гномов:

— И почему вот для некоторых главный поступок в жизни — нагадить на чужом столе?

— И почему вот для некоторых главное дело в жизни — насрать посреди чужого дома? — через какие-то пять минут гневно орал Иваныч, и никак не мог взять в толк, отчего грубые и бесчувственные гномы неделикатно заржали. Впрочем, толстокожестью он почти не уступал своим постояльцам, и, кроме того, не мог нарадоваться на относительную целость гостиницы, с которой мысленно он уже простился. А она устояла, чему помогли толстенные стены