Камень-1. Часть 2. Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период. - Александр Бельский

сготовите, ни баню не натопите, и даже поспать своим шорканьем не дадите! Ну, чего уставились? Что куда нести и что куда ставить?

Услышав сбивчивые объяснения, какой шкаф и какую кровать куда надо переместить, Гимли обернулся к Дарри, Бофуру и Балину, и величественно вопросил:

— Все всё поняли? Выполнять! Да поживей!

Сам же, поглядев, как протопавшие в дальний конец коридора гномы начали разбирать завалы и с грохотом ставить на свои места крепкую, но поэтому и излишне массивную для служанок мебель, усмехнулся и вернулся в комнату. Усевшись на единственную в захваченном номере кровать, стал, ворча себе под нос, набивать трубочку-носогрейку. Видимо, для более вдумчивого управления уборкой. Справедливости ради, вшестером бы они больше мешали друг другу, чем наводили порядок. Так что, с видимым удовольствием закурив, он погрузился в свои мысли о том, чего говорить никак нельзя, а что и как он сказать должен. Сказать молокососу, внезапно ставшему главной надеждой и главной головной болью рода. А, возможно, и всего подгорного народа.

Молокосос же, с пыхтением водрузив в вертикальное положение очередное монструозное детище неизвестного краснодеревщика, загонял его, переступая с ножки на ножку шкафа, на место, указанное маранийкой. Исходя из туго распертой блузки и натянутой на корме юбке, это, скорее всего, была кухарка, а, судя по ее взглядам — ещё и разбитная до невозможности. Но на Дарри ее стрельба глазами подействовала, как плевок на атакующего тур-ящера — осталась незамеченной. Времени с момента его ухода из лекарской лавки прошло уже много, он беспокоился за Вараззу и Наталью, и самоуверенно думал, что они тоже, вероятно, волнуются из-за его отсутствия. В любом случае, надо как можно быстрее к ним наведаться. Мысль эта окрепла и гнала все остальные из головы и окончательно оформилась к моменту, когда обиженная отсутствием к ней внимания марианка фыркнула и отправилась с гордым видом и веником, воздетым наподобие скипетра, в дальний номер. Они же с Балиным, завершая свой трудовой подвиг, втащили вторую кровать в комнату, где сидел Гимли. Тот даже не успел докурить свою трубку. Бофур, в одиночку затащив такую же кровать в соседний номер, явился на миг позже. Все же гостиница была не так велика даже по меркам Пограничного. Унтер гмыкнул и выглянул в коридор. Марианки ударными темпами дометали осколки, ранее недоступные под мебельными завалами, к куче у носилок. Гимли трубным голосом возопил:

— Торир, голубь мой болезный, ну-ка лети скорее сюда! Да ранец почтенного старейшины в клювик прихвати!

Голубь прилетел, грохоча сундукообразными ботинками по лестнице. Ненатурально удивившись, засожалел:

— Ой, а вы тут убирали и всё уже убрали? А я там внизу…

— Да, мы убирали и убрали, а теперь ТЫ поубираешь, клянусь бородой Прародителя! Для начала берёшь носилки и опорожняешь их не там, где вздумается, а там где скажет хозяин или вот они, — Гимли мотнул головой в сторону марианок, — а затем, птица моя бестолковая… Ну-ка, оглянись вокруг… Оглянулся? Такой же порядок наводишь внизу. Расставляешь мебель, выметаешь стекло, мусор. И говно, в первую очередь убираешь говно. А то дышать больно и неинтересно. Да выносишь его не абы куда, а либо в нужник, либо куда хозяин крова скажет, ясно?

— Так а девки же…

— А девы будут готовить ужин да баню топить. Ты вот чего больше хочешь, остаться голодным или немытым?

На Торира было больно смотреть, да ещё Бофур и Балин невежливо смеялись, а Гимли ехидно продолжал пескоструить:

— Не теми, видать, декоктами Далер тебя лечил. Был нормальный гном, трудолюбивый, работящий, а стал какой-то хитрожопец. Ты учти, на каждую хитрую жопу есть хрен с винтом в нужную закрутку. Так и ремесло забыть недолго! А ум ты, кажись, в лазарете и так отлежал в тонкую лепёшку. Гном без ремесла и ума это просто низкорослый эльф с короткими ушами! Вон, на Бофура погляди! Настоящий казад, правильный. Его гвоздями накорми — он только молоток высрет. Ладно, Бофур, не зазнавайся, может, я и погорячился тебя нахваливать. Вон лучше помоги ему носилки с боем стеклянным отнести, а то он от усердия их на лестнице снова вывернет. Потом с Балиным и старейшиной в форт поедете, а я тут с Камнем останусь. Ну, чего стали, кого ждем, кому спим? Вперёд-вперёд, скоренько!

Все как-то засуетились, замелькали, даже служанки, причем они-то как раз успели с лестницы сбежать первыми, не ожидая, пока гномы с носилками закупорят ее. Запер её после этого, правда, Иваныч, а не гномы, но ненадолго. Закончив переговоры на высшем уровне (или на широчайшем, учитывая габариты что Рарри, что самого Иваныча), он шаровой усатой молнией метнулся наверх, пробежался, останавливаясь в каждой комнате и загибая пальцы, по всему этажу.

— Чего считаешь? — сварливо спросил его ур-барак. Он только, можно сказать, вошел во вкус и образ, а тут все и разбежались… Торир с Бофуром ходко спускали по лестнице позвякивающие при каждом шаге носилки, и под рукой оставался только Камень, а он нужен был совсем для другого.

— Стёкла! Не мешай! — загибая очередной палец, буркнул Иваныч и забормотал что-то невнятное себе под нос. Вдруг, сообразив, он прервал свое заклинание и устремил в Гимли такой горящий взгляд, что ур-барак даже слегка испугался.

— Ты же начальник охраны каравана, так, Гимли?

— А то ты не знаешь? Ты не темни давай и издалека не подползай. Чего надо-то?

— Мне ваш старейшина сказал с начальником охраны договариваться. С тобой, значится. Тут вот ведь какое дело… Припасов мало, мебель изломана, стёкла побиты… Пиво, опять же, надо привезти… Короче, машина моя в крепости, да и не на ходу она. Осколками её посекло, и колёса, и радиатор, да и двигун, похоже, зацепило. Мы договорились, что мою хромую ласточку Рарри даст команду на сцепке из форта притянуть, и за материалом для ремонта и припасами потом поможет на вашей съездить. Но вот тут какое дело, да… Дело такое, непростое.

— Что ты заладил всё одно: дело такое, дело сякое… И тянет, понимаешь, и тянет резину… Хочешь тянуть, так вон себя за усы подергай, а не в разговоре яйца оттягивай. Что надо-то?

Иваныч подумал, и в самом деле разгладил длинные и пышные кошачьи усы, поскреб могучей пятерней в слоистом затылке и решился:

— Надо «Барабан» обнести!

— Чего? Да я что тебе, жулик, что ли? Ты кого на грабёж сманиваешь? — Гимли, казалось, вот прямо сейчас лопнет от возмущения, он