Наедине с суровой красотой. Как я потеряла все, что казалось важным, и научилась любить - Карен Аувинен

Свадьба Дивьи и Дамадара, моей инструкторши по йоге и ее давнего бойфренда, состоялась в кришнаитском храме в Денвере. Мы опоздали, приехав через полчаса после начала церемонии, потому что я неправильно забила адрес в навигатор, и мы все время сворачивали не туда. Джей настаивал, что сможет найти дорогу, объезжая улицы в поисках нужных номеров, а я хотела вернуться обратно и начать оттуда, где мы сбились с пути. Вспыхнула ссора.

Внутри здания с позолоченным сводом мы сняли обувь и встали в дверях церемониального зала, поскольку дальше пройти не могли. Джею явно было неуютно. Он по дороге отпустил пару шуток на тему кришнаитов, и я на него рявкнула:

– Перестань быть таким консерватором! Это не секта.

Присутствующие, наряженные в пашмины и сари, собрались на голубых подушках на полу, перед алтарем. Невеста и жених сидели в центре вместе с пандитом в белом дхоти, окружив квадратную яму с огнем. На серебряных блюдах лежали подношения – фрукты, семена кунжута и масло ги. Дымок розовых благовоний наполнял воздух. Мы пропустили только церемонию завязывания узла, во время которой супруги связывают свои наряды как символ союза и преданности – и так остаются целых трое суток, чтобы напоминать себе о своих узах.

После того как пандит пропел благословения новому союзу, Дивья и Дамадар стали бросать в церемониальный костер фрукты и кунжут, а пандит рассказывал собравшимся о том, что «любовь означает жертвенность». В воздухе стало еще больше дыма. Джей все это время стоял за моей спиной в тесной черной рубашке, которую купил ради такого случая, положив руки мне на плечи, словно придавливая меня к земле.

После этого я наблюдала, как новобрачные ходили между группками поздравлявших их гостей. Дивья таскала Дамадара за руку с места на место; шаль, соединявшая их, завязалась огромным тяжелым узлом. Он был милым мужчиной, ходившим по воскресеньям к Дивье на класс йоги, где занимались одни женщины. Что бы она ни говорила Дамадару в том грубоватом стиле, который приберегала исключительно для него – «Не так! Угробишь себе щиколотки!», – он только безмятежно улыбался. Его спокойная, почти религиозная любовь производила на меня сильное впечатление. Теперь он шел за женой по пятам.

– Такие уж у них отношения, – сказала я Джею, кивая в сторону супругов, – но он, похоже, не имеет ничего против.

После этого Джей не остался на ночь. Мы заехали в бар, потому что свадьба была безалкогольной, а Джею нужно было выпить. Я потягивала вино, в то время как он опрокинул три порции бурбона с колой и стал болтать с бартендером, не обращая на меня внимания.

Я ничего не сказала.

На следующий день, когда мы обходили вместе с собаками лягушачий пруд, Джей сказал:

– Мы должны положить этому конец.

Даже не знаю, почему я была поражена. Я шла рядом с ним, молча, глядя, как сгибается и шевелится высохшая летняя трава. Это был один из тех пасмурных осенних дней, которые уже пахнут зимой. Дул холодный ветер.

– Почему? – наконец спросила я, когда мы вернулись в мою хижину.

– Я просто не готов, – ответил он.

После бракосочетания Дивьи и Дамадара был момент, когда явил себя Господь Кришна, и жених с невестой вместе с членами храма в пламенном порыве простерлись перед синекожим божеством. Наблюдая их поклонение, я невольно подумала, что всем нам следовало бы вознести жертву тому, что больше нас, освобождая пространство для божественного и чудесного. Мне казалось, что именно это я делаю с Джеем, в то время как на самом деле я повелась на ловушки – на ритуал, а не на бога. Наше взаимное влечение было недостаточно стойким клеем, чтобы мы прилипли друг к другу; наш роман никогда не смог бы вынести вес возможного будущего.

* * *

Когда осень стала по-настоящему глубокой и снег принялся бомбардировать гору, Лесная служба США запалила костры на вырубках в глубокой долине между Джеймстауном и горой Оверленд. Я ехала домой после понедельничного вечера в «Мерке», глядя на потусторонние тени пламени, горевшего между деревьями, – костры были разбросаны по всей долине. В отсутствие искусственного сияния больших городов ночи в здешних местах обычно бывают чернильные, и освещают улицы не фонари, а звезды. Теперь же больше десятка костров горели в темной долине, испуская перемежаемый тенями сюрреалистический свет. Оголенные ветром конечности деревьев тряслись и трепетали, их движения меняли формы, и казалось, что это пляшут чудовища.

Любой источник света в потемневшем ветреном ландшафте – будь то костер, или свечение, отбрасываемое по-зимнему освещенным домом, или даже поднимающаяся луна – казался призрачным, любая иллюминация – ярким клинком пламени. Слишком часто я принимала сияние громадного прожектора моих соседей, живших на заросшем лесом склоне горы к западу от меня, за пожар; стоя у окна возле кухонного стола в сотне ярдов, я беспокоилась, что зыбкий свет среди деревьев означает огненный шквал, вызванный закоротившими электрическими проводами, – причина оверлендского пожара в окру́ге Джеймстауна, случившегося четыре года назад. Пару раз я даже одевалась посреди ночи и ехала туда, чтобы проверить все собственными глазами, потому что мысль о пламени лишала меня сна.

Тем вечером, проезжая мимо костров, я затаила дыхание, уверенная, что затуманенное искристое мерцание вкупе с резкими порывами ветра означает: пламя уже вышло – или скоро выйдет – из-под контроля. Дома я сразу позвонила в окружную диспетчерскую, но оператор сообщил мне, что эти костры «контролируемые».

Лесная служба уже пару сезонов прореживала деревья. Спиленные стволы они собирали в большие штабеля и оставляли их на склоне между Джеймстауном и моим домом. Прошлым летом они прорубили огромные, шириной в шоссе, просеки, некоторые из них – поперек тропинок, где гуляли мы с Джеем; это была попытка создать некоторое пространство между деревьями и тем самым предотвратить верховые пожары, когда быстро движущееся пламя перепрыгивает с верхушки на верхушку. Сваленные стволы испещряли ландшафт; кучи веток составляли около пятнадцати футов в диаметре, и теперь все это поджигали. «Безопасными» костры делало то, что температура воздуха была ниже нуля, и земля замерзла. Но долину трепал безумный ветер, и костры вихрились и метались, грозя перекинуть пламя дальше.

Конечно же, уснуть я не смогла. При каждом порыве ветра мое сердце с грохотом вреза́лось в грудную клетку. Что, если они ошибаются? Я воображала, как пожар спешит вверх по каньону, переваливает через вершину горы, надвигается на мою хижину приливной волной жаркого пламени. В паузах между вдохами я планировала, что́ успею прихватить – собаку, компьютер, фотографии, – выбегая из двери к машине, спеша на юг по извилистой грунтовке к шоссе Пик-ту-Пик, единственному доступному маршруту спасения. Хотя прошло больше трех лет с тех пор, как сгорел мой прежний дом, мне часто снилось, как я убегаю от пожара. В этих снах адское пламя маршировало через гору, точно армия, растянувшаяся, сколько хватало глаз, одной зажигательной линией, или дым застилал воздух, заволакивая хижину, точно густой туман, в то время как я искала путь наружу или пыталась добраться до Элвиса, который остался дома один.