Резиденция. Тайная жизнь Белого дома - Кейт Андерсен Брауэр

Хотя Брюс и умилился тому, что Никсоны не поленились выучить имена всех восьмидесяти работников резиденции, отношение со стороны Эрлихмана и будущего главы аппарата Никсона Боба Холдмена его возмутило. «Они пользуются лифтом по сто раз на дню. И каждый раз только бросают коротко, вроде «мне на второй». Ни тебе пожалуйста, ни спасибо. Смотрят сквозь меня, как будто меня не существует».

Никсон мог запросто пошутить с Брюсом, но Холдмен вовсю старался дать понять работникам резиденции, что они не более чем прислуга. Его офис выпустил служебную записку, в которой говорилось, что любой работник, попросивший у президента или членов семьи автограф или же обратившийся с личной просьбой, будет незамедлительно уволен. «Мы восприняли это как дешевое позерство. Мы и сами прекрасно знали, что нельзя обращаться к президенту с подобными просьбами».

Холдмен хотел, чтобы во время официальных приемов в холле перед Парадной столовой не было никого, даже агентов Секретной службы. Иметь возможность находиться там и прислушиваться к тостам издавна считалось особой привилегией буфетчиков.

«В Холдмене и Эрлихмане было нечто такое, что, взглянув на них, ты сразу понимал – таких, как ты, они уважать сроду не будут», – говорит буфетчик Херман Томпсон.

В большинстве своем президентские советники занимались своими делами и не вдавались в детали ведения хозяйства резиденции. «Холдмен и Эрлихман могли наблюдать даже за тем, как мы столы накрываем, – говорит Томпсон, покачивая головой. – Они вели себя так, будто главные начальники всех и вся – они».

До Уотергейта персонал резиденции относился к самому Никсону очень неплохо, хотя большиство работников согласны в том, что он и его близкие вели себя намного официальнее и чопорнее, чем предшественники. Шеф-повар Фрэнк Рута рассказывает историю о мойщике посуды Фрэнке Блэре – дружелюбном афроамериканце, неизменно присутствовавшем на кухне. Однажды вечером он убирал за президентской семьей после ужина. На кухню заглянул президент Никсон, и каким-то образом они с Блэром разговорились на тему боулинга (Никсон был таким горячим поклонником боулинга, что распорядился установить дорожку для катания шаров в подвале Северного портика). Никсон предложил Блэру поиграть, и двое мужчин катали шары до двух часов ночи. «Похоже, там не обошлось и без бутылочки скотча», – добавляет Рута.

– Моя жена нипочем не поверит, что я настолько припозднился из-за того, что катал с вами шары, – сказал Блэр президенту, когда они закончили.

– Пойдем со мной, – сказал Никсон.

И они пошли в Овальный кабинет, где президент написал записку, в которой извинялся перед женой Блэра, что задержал его так надолго.

Швейцар Нелсон Пирс тоже вспоминает хорошие времена, конец которым положил Уотергейтский скандал с последующим крахом президентства Никсона. Узнав, что президент и первая леди отправляются в Сиэтл, в окрестностях которого он родился, он сказал миссис Никсон, что очень скучает по виду заснеженных горных вершин Северо-Запада. Вскоре после этого она предложила ему лететь вместе с ними.

«Секретарь президента дала мне карту полета, – вспоминает Пирс. – Я тщательно изучал ее, стараясь сообразить, какие знакомые места смогу увидеть. Но чем ближе становился штат Вашингтон, тем меньше мне было видно». А потом, как раз когда он пытался сориентироваться, «внезапно мы сделали резкий разворот вправо, и я, конечно же, увидел и вулкан Маунт-Адамс, и вулкан Сент-Хеленс, и вулкан Бейкер, и вулкан Рейнир… Я понял, что кто-то попросил пилотов пролететь так, чтобы я мог увидеть горы».

Пирс не бывал на родине с 1941 года, когда ему было шестнадцать. «После этого правого разворота, поняв, как это произошло, я очень расчувствовался. Просто до слез».

По возвращении в Белый дом Пирс спросил первую леди, действительно ли она приказала пилотам лететь этим маршрутом из-за него. «Ну так и я хотела посмотреть на горы», – ответила она с лукавинкой.

В общении с персоналом Никсоны вели себя официально, но они были добры, и эта их доброта заставляла людей воспринимать медленный развал президентства еще болезненнее. Расследование Уотергейта длилось больше двух лет, и с каждым новым днем президент выглядел все более измотанным. Он входил в Овальный кабинет и выходил из него с удрученным видом проигравшего. Электрик, а впоследствии главный электрик Билл Клайбер впоминает, что во время своего первого срока Никсон придерживался очень жесткого режима и уже ранним утром шел в Овальный кабинет работать. Но Уотергейт погрузил его в глубокую депрессию, и весь его режим «просто рухнул».

В разгар скандала на грани полного отчаяния были и Пэт Никсон с двумя дочерями. «О, мистер Брюс, как же они могут говорить такие ужасные вещи о моем отце?» – горько жаловалась дворецкому дочь Никсона Джулия. Другая его дочь, Триша, говорила мне, что поддержка персонала утешала ее. «Вокруг тебя создавался такой позитивный настрой – в смысле мы знаем, кто ты, мы знаем, кто твой отец, и мы тебя любим. И твоего отца будем уважать всегда». Она говорит, что, работая в резиденции, люди видят «не политику и не конкретную историю. Они видят истинную суть человека».

Однако на самом деле заполнившая никсоновский Белый дом напряженность овладевала и персоналом резиденции. Хотя Никсон и отправил в утиль знаменитый джонсоновский душ, в угоду собственным банным причудам он велел заменить его гидромассажной ванной. «Похоже, что президентов вообще очень занимает поиск способов расслабления в Белом доме», – сказал Трафс Брайант. Никсон стал подвержен паранойе настолько сильно (вплоть до составления печально известных списков политических врагов), что даже работники резиденции не вполне понимали, что происходит. Для многих работников медленно тянущийся Уотергейт стал еще более болезненным опытом, чем убийство Кеннеди. «Ты вынужден наблюдать, как с каждым днем человеку становится все хуже и хуже, а помочь ему не можешь никак», – говорит Нелсон Пирс.

Билл Клайбер

О своей отставке Никсон объявил вечером 8 августа 1974 года. Он делал заявление, сидя за своим рабочим столом в Овальном кабинете. Он потребовал, чтобы в помещении было как можно меньше людей, и велел удалиться даже своему личному охраннику. «Там были только телеоператор, техник из телевизионной компании, двое военных и я. Мы обеспечивали картинку и звук», – рассказывает Клайбер, сидя на кухне своего мэрилендского дома. Он вспоминает об этом так, будто это происходило вчера: «Стояла метвая тишина. Было действительно пугающе тихо».

По окончании скомканного выступления Никсона Клайбер вышел из Овального кабинета и пошел вдоль колоннады. За ним молча следовал Никсон. Клайбер остановился, чтобы пропустить опального президента вперед.

– Куда идешь, Билл? – спросил Никсон. Похоже, это был самый тяжелый день в его жизни.

– Возвращаюсь в резиденцию, – робко ответил Клайбер.

– Пойдем вместе, – сказал президент.