Тяжесть слова - Екатерина Ивановна Гичко

даже росли сосны и кусты ежевики. Последние, правда, совсем чахлые.

От реки тянулась узкая протока длиной не больше двух саженей. Соединялась она с маленьким, сажени три в окружности, водоёмом, больше похожим на каменную чашу, заполненную водой. Вода там была такая прозрачная, что можно было пересчитать камни, лежащие на дне.

Один из нагов уполз за каменный выступ и вернулся с небольшой чёрной ширмой, которую он сноровисто поставил кругом. Я удивлённо посмотрела на этот безусловно лишний предмет среди дикой природы. Наагасах всучил мне в руки свёрток.

– Иди за ширму, сними с себя всё, абсолютно всё, и надень это, – велел он.

Удивление перешло в опасение. Что происходит? За ширмой я обнаружила, что «это» – всего лишь длинная рубашка до пят. Больше ничего не было. Неужели я должна в таком виде появиться перед всеми? Ладно, нагам чужды некоторые приличия, но здесь же холодно и уже почти ночь, что тоже тепла не добавляло. Впрочем, все слова недовольства я оставила при себе и стала сердито разоблачаться. К моменту, когда я надела рубаху, все волоски на теле шевелились от холода. Помедлив, я осторожно выглянула.

Наагасах тоже разделся, оставшись в одном поясе с длинными лентами из пластин серебра. Наги успели зажечь факелы и встали вокруг водоёма.

– Подойди сюда, – позвал наагасах.

Я осторожно вышла. Камни холодили босые стопы. Наги у водоёма расступились, показывая этим, куда мне встать. Наагасах занял место на противоположной стороне.

– Заходи в воду, – велел он.

Я недовольно посмотрела на него. Не удержалась просто. Уж не знаю, как со здоровьем у нагов, но у людей оно весьма хрупкое, и простываем мы очень просто. Но я, в который уже раз, ничего не сказала и молча шагнула в воду, чтобы с криком ухнуть сразу по пояс. Тут же стало не просто холодно, а невероятно холодно! А дальше ко мне бултыхнулся наагасах, и я стала мокрой с ног до головы. Где-то там, под водой, хвост наагасаха обвил мои ноги. Точнее, я надеялась, что это всё же его хвост. В сгустившейся темноте уже нельзя было рассмотреть, что там на самом деле.

Взволнованная вода успокоилась. Наагасах приблизился ко мне и начал что-то тихо шипеть на своём языке. Иногда я, к своему глубокому удивлению, понимала отдельные слова, ну или же мне так казалось. Но смысл того, что он говорил, всё равно до меня не доходил.

Говорил наагасах довольно долго. Постепенно от его шелестящего голоса в ушах зазвучало что-то похожее на эхо, тоже шелестящее, накладывающееся на его речь. Скоро мне стало казаться, что шелестит всё вокруг, а я сама плаваю в шипящих звуках, которые начали восприниматься как нечто материальное и даже имели свой цвет – голубоватый. Глаза наагасаха гипнотически блестели в темноте, и я не могла отвести от них взгляд.

Не прерывая речи, он взял мою руку и перевернул ладонью вверх. Вытащил из своей косы серебряную заколку и проткнул мне кожу. Боли я почти не почувствовала. Окровавленную ладонь наагасах положил себе на грудь, прямо напротив сердца. Затем проколол свою ладонь, отогнул намокший ворот моей рубахи и положил руку на мою грудь напротив сердца. Стало слегка горячо. Наг продолжал говорить. Моя рука на его груди и его рука на моей окутались лёгким алым сиянием. Оно горело равномерно, не вспыхивая, не наливаясь цветом, не накаляясь.

– Скажи «да», – неожиданно перешёл на нордасский наагасах.

– Да, – покорно ответила я.

Алое сияние словно втянулось в грудь, и наши ладони потухли. Наг сказал что-то ещё и воткнул свою заколку в мою косу. А затем поднял меня на руки, поставил на бережок и выполз сам. Я медленно высвобождалась из иллюзии звуков. Вода переставала светить голубым светом. Наги слаженно и сдержанно поклонились. Наагасах опять взял меня на руки и пополз в противоположную от реки сторону, к каменистому склону. Через его плечо я увидела, как остальные наги разводят костёр и устраиваются на ночь. Обдумать это я не успела. Мы оказались у чёрного зева пещеры, закрытого шкурой медведя.

Наагасах локтем откинул шкуру в сторону и вполз внутрь. Здесь было теплее, чем снаружи. Пол, стены и потолок устелены и обвешаны толстым слоем шкур. Наагасах опустил меня, и я по щиколотку утонула в них. В воздухе плавали осветительные шары. Немного странно в этой обстановке смотрелась белая простыня.

– Что происходит? – наконец задала я главный вопрос.

– Это был свадебный ритуал нагов, – просветил меня наагасах. Голос его звучал хрипло, а сам наг выглядел невероятно довольным.

Прижавшись ко мне сзади, он с предвкушением протянул:

– А сейчас будет наша брачная ночь.

Я похолодела. Так быстро? Свадьба же должна быть позже. И почему ритуал провели тайно? Но больше всего меня волновали не эти вопросы, а то, что ожидало меня в этой уютной пещере. Видимо, именно сейчас я узнаю, как вообще возможна близость нага и обычной человеческой девушки.

К моим ногам упал пояс наагасаха.

– А мы тут не замёрзнем? – дрожащим голосом спросила я, ощущая, как липкий холод расползается по спине.

– Не замёрзнем, – пообещал наагасах.

Его руки легли мне на бёдра и стали поднимать мокрую, липнущую к ногам рубаху вверх.

– А… можно… можно без хвоста… с ногами? – попросила я.

– Можно, – промурлыкал наагасах, – но не в первый раз.

Его губы прихватили кожу на моей шее, а затем он её ещё и прикусил. К бурлящему внутри страху примешалось странное томление, от которого слабели колени. Наагасах поднял подол моей рубахи выше пояса, одна его рука нагло скользнула мне между ног, и его пальцы очень уверенно погладили в таком месте, что волна стыда захлестнула меня, и я вцепилась в его запястье.

– Не надо так… – тихо попросила я.

Мужчина хрипло рассмеялся.

– Нужно, – уверенно прошептал он. – Ты волнуешься, но тебе же приятно это волнение?

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

– Это возбуждение – предвестник наслаждения. И мне сейчас хочется почувствовать ещё большее возбуждение, а твоё смущение и неопытность распаляют меня. Очень сильно распаляют, даш-ше немного больно-ш-ш-ш.

Шипение прошило меня как молния. В следующий миг наагасах стремительно стащил с меня рубашку, и она мокрой тряпкой упала под ноги. Его губы жадно прошлись по моей шее и плечам, осыпая их поцелуями и даже лёгкими укусами, которые горячий язык с величайшей поспешностью торопился зализать, словно пробуя меня на вкус. От этих прикосновений кожа пламенела. Одна рука нага продолжала находиться между моих ног, а длинные пальцы медленно поглаживали чувствительную кожу. В ушах стучала кровь. В какое-то мгновение