Тяжесть слова - Екатерина Ивановна Гичко

мне казалось, что его пальцы проникают внутрь и внизу живота, наливаясь тугим жаром, свернулось что-то томительно-острое. Захотелось бесстыдно развести колени.

Второй рукой наагасах мял мою грудь. Властно сжимал в горсти и пощипывал соски, которые оказались неожиданно чувствительными. Воздуха откровенно не хватало, дыхание стало хриплым. Нетерпеливо зашипев, наагасах утащил меня на белую простыню. Довольно резко уложил, а сам навалился сверху. Я успела увидеть, что пластины у него раскрылись, а там… Испуг почему-то отозвался радостным предвкушением, узел внизу живота затянулся сильнее.

Наагасах жадно целовал мои губы, грудь, живот… Когда его язык вдруг оказался там, я в ужасе дёрнулась, пытаясь вырваться. Но его руки крепко держали меня за бёдра, и язык проник так глубоко, что я расплакалась от стыда и томительно-мучительного наслаждения. Наагасах довольно заурчал. Между ног возникло сладкое напряжение, словно натянулась струна. В лихорадке то ли муки, то ли удовольствия мне казалось, что если она порвётся, то произойдёт что-то потрясающее.

Но этого «что-то» не случилось. Наагасах резко отстранился и потянул меня вниз. Его торс оказался между моих ног. Наклонившись, мужчина с жаром поцеловал меня, жадно, глубоко… И сильно, очень резко толкнул бёдрами. Боль была краткой. Внутри меня оказалось что-то большое и очень горячее. Я судорожно вцепилась в бока мужчины, выгибаясь в позвоночнике. Мужчина глухо зашипел мне в губы, вжимаясь сильнее. Я всхлипнула, ощущая, как внутри всё пульсирует и жаждет продолжения.

Наагасах начал двигаться, быстро, резко и очень сильно. Кажется, я закричала ему в губы, тихо, но так бесстыдно! Хвост нага судорожно сжимался, и эти судороги отдавались эхом внутри меня. Всё сильнее и сильнее. Тело напряглось как струна, и все мышцы сжались в невыносимом удовольствии, тело выгнулось навстречу наагасаху, принимая сводящие с ума толчки. В глазах померкло. В этот миг я была так благодарна нагу, что мне показалось, что я его люблю.

Наслаждение медленно схлынуло и отдавалось теперь сильными толчками внизу живота. Наагасах продолжал двигаться. Он рычал, шипел что-то, хвост его тяжело метался из стороны в сторону. Уже знакомое напряжение опять стало скапливаться внизу живота. Наагасах лихорадочно поцеловал мои губы, его пальцы сильно сжали мои бёдра. Толчки усиливались; не соображая уже ничего, я вскрикивала и разводила ноги шире. Струна удовольствия лопнула ещё раз, и я, всхлипнув, расплакалась, вцепившись в плечи мужчины. Наагасах громко застонал и замер, сотрясаясь крупной дрожью.

Ещё довольно долго мы не двигались, продолжая прижиматься друг к другу. Моё тело постепенно успокоилось и перестало дрожать от напряжения. Я всё сильнее чувствовала чужую тяжесть и дискомфорт там, где наагасах продолжал пребывать. Наконец он приподнялся и отстранился. Я почувствовала, как он покидает моё тело, и с содроганием ощутила, как что-то потекло по бёдрам. Паника и стыд накатили волной.

Отодвинуться наагасах мне не позволил. Притянул к себе, обвил хвостом, сладко и медленно поцеловал. Так, что голова приятно закружилась и я забыла о том, что вызвало у меня стыд. После этого наг набросил на нас шкуру и что-то довольно прошипел. Его глаза жадно смотрели на меня, а ноздри хищно шевелились, втягивая мой запах.

– Я бы повторил это ещё раз, – медленно прошептал наагасах мне прямо в губы, – но так как это твой первый раз, я потерплю. Совсем немного потерплю.

Волна мурашек взволнованно пробежала по спине, а в груди появилось приятное волнение. Я растерянно посмотрела на ехидно щурящегося нага, совсем потерявшись в своих мыслях и ощущениях. Я чувствовала невероятный стыд, но даже он не смог задавить крохотный росток любопытства. Неужели близость между мужчиной и женщиной всегда так ошеломляюща?

* * *

Наагасах не соврал: в пещере мы не замёрзли. Было даже жарко. Наагасах обвился вокруг меня, можно сказать, всем телом, а сверху нас ещё укрывала медвежья шкура. Проснулась я, правда, не от жары. Просто нетерпеливый наагасах всё же решил повторить. Поэтому пробудилась я с ощущением, что мне не хватает воздуха. И едва не задохнулась от охватившего меня острого волнения.

Раньше я даже представить не могла, что близость между мужчиной и женщиной может вызывать такие ощущения и эмоции. Учитель, который объяснял нам с сёстрами суть отношений между мужем и женой, поведал об этом довольно скучно и сухо, как о простой обязанности для продолжения рода. Мачеха тоже говорила об этом весьма спокойно. Да и что волнующего в словосочетании «супружеский долг»? В самом слове «долг» нет ничего будоражащего. Оно навевает тоску.

Но теперь лишь одна мысль о долге, даже без приставки «супружеский», вгоняла в краску, и мне казалось, что я вспыхну, как факел. Наагасах был настолько неприличен в исполнении этого долга, что чувство стыда терзало меня, не переставая. А вместе со стыдом появлялось волнующее томление внизу живота, и хотелось снова и снова ощущать это бесстыдное чувство. Но ещё больше мне хотелось, чтобы наагасах что-нибудь сделал. Что-нибудь неприличное. Разбуженное молодое тело требовало пристального к себе внимания.

В обратный путь мы собрались на рассвете. Несколько нагов осталось, чтобы разобрать нашу опочивальню, из которой наагасах забрал с собой только простыню со следами крови. Её вид меня так смутил, что захотелось вырвать и бросить в костёр. Зачем она наагасаху? Может, традиции нагов? У нас в Нордасе не было обычая выставлять после свадьбы простыню на всеобщее обозрение, как, например, в Ризва́рии.

Наагасах не мог удержаться от того, чтобы не притянуть меня собственническим жестом или же, например, не поцеловать. Я смущалась окружающих и рассерженно отбивалась. Наагасах же был почему-то и этим очень доволен. А я опасалась смотреть на него, так как при взгляде на гибкую и мощную фигуру, красивое лицо и довольную улыбку у меня возникала слабость в коленях. Моя неожиданно позорная реакция пугала.

Я вдруг представила себе, что когда-нибудь надоем ему и он обратит свой взгляд на других женщин, и я больше никогда не испытаю того удовольствия, что познала этой ночью. В этот миг наконец я смогла понять мачеху и её жадность к мужу. Я всегда думала: какая разница, с кем отец? Зачем переживать из-за этого, злиться и плакать? А теперь меня охватывало смутное беспокойство от одной только мысли, что я повторю судьбу мачехи, и я испытывала глухое раздражение. Удержать мужчину… Я вообще не понимала, для чего это нужно, но сейчас же нуждалась в этом знании.

Вставая на колесницу, я постаралась выбросить лишние мысли из головы. Какой смысл думать о том, что ещё не произошло? Зачем забивать голову пустым беспокойством?

В имение мы вернулись примерно к