Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг

дома, другого на улице. Юрек Явербаум, близкий друг Милека, находится в заключении в Павяке.

Становится жарко, и часто вместо того, чтобы идти в школу, я беру одеяло и подушку и отправляюсь к нам на крышу загорать. Эта практика широко распространена в гетто, и дома с плоскими крышами превратились в городские пляжи. На улице Хлодная, 20, вход на крышу-террасу стоит один злотый пятьдесят грошей. Здесь есть складные стулья, прохладительные напитки и вид на Варшаву с высоты птичьего полета. На нашей собственной крыше я всегда одна. Приятно лежать там на солнышке и смотреть на городской квартал за стеной. Совсем рядом со мной белые шпили церкви. Они окружены липовыми ветвями, и аромат прекрасных деревьев доходит до моей крыши. Дальше – частные дома, которые сейчас используются как немецкие казармы. Воздух здесь чист, и я думаю о большом мире, о далеких краях, о свободе.

Глава XI

Немцы ведут съемку фильма

8 мая, 1942

Немцы решили снять фильм о жизни в гетто. Сегодня рано утром они установили мощную камеру перед домом 20 на улице Хлодная и вели съемку. Позже они вошли в одну из самых элегантных комнат и приказали накрыть стол в гостиной. Из соседнего ресторана конфисковали самые изысканные тарелки с мясными блюдами, пирожными и фруктами – вероятно, единственными фруктами, доступными в гетто. Они хватали самых нарядных прохожих, мужчин и женщин, и приказывали им сесть за стол, есть, пить и разговаривать, а сами вели свою невероятную съемку. Покажут ли кадры в Берлине, чтобы доказать, что у населения гетто всего в избытке и что там даже есть продукты, которых не достать в Германии?

Придя в школу, я увидела, что все учителя и ученики стоят у окон. В общественном здании через дорогу случился настоящий переполох. Здесь тоже вели съемку. В разных частях здания были установлены мощные прожекторы, а рядом с ними проложили длинные провода и электрические кабели. Камеры с операторами разъезжали по рельсам во все стороны, их окружала толпа из общественных деятелей и случайно оказавшихся в здании посетителей. Я видела, как какой-то немец организовал группу из нескольких человек с президентом Черняковым и высшими общественными деятелями в центре. Позже всех зачем-то согнали в зал и приказали встать на колени. Конечно, трупы на улицах фотографировать не будут, как и маленьких детей, бьющихся в агонии голода.

Немцы, несомненно, готовят какую-то необычную пропагандистскую кампанию[71]. В последнее время тон их военных коммюнике, похоже, изменился: говорят о «временных изъятиях» нескольких русских местностей. Те, кто умеет читать выпуски новостей между строк, в восторге.

Ночи в гетто стоят жаркие и влажные. В нашем саду пахнет сиренью, а после захода солнца все жильцы сидят во дворе. Каждый приносит свой стул, но я больше всего люблю присесть на деревянную раму, используемую для выбивания ковриков. Иногда я пою по ночам, и, как ни странно, никто из жильцов не возражает, видимо, потому, что им хочется забыть о своих заботах.

Капитан Герц, который часто сидит с нами во дворе, настроен очень пессимистично и, кроме того, всегда рассказывает какие-то жуткие байки. Например, сегодня он рассказал нам о полицейском, которого застрелили из-за клубники. Полицейский сидел на телеге с сеном, которая въезжала в гетто. Немецкий охранник спросил полицейского, есть ли в телеге что-нибудь еще. Полицейский сделал вид, что не понял. Охранник приказал остановиться и поднял сено. Он нашел спрятанную под ним клубнику. Извозчика и полицейского расстреляли на месте.

Герц говорит, что «скоро все закончится и всех нас убьют». Но большинство людей думают, что погрома, подобного люблинскому, в Варшаве не будет, потому что здесь слишком много людей. По официальным данным, в гетто проживают 450 000 жителей, но на самом деле их много больше, потому что в это число не входят незарегистрированные беглецы из провинциальных городов и множество евреев из Германии, Чехословакии и Австрии. Подсчитано, что общее количество на самом деле превышает 500 000 человек. Истребление такого количества людей кажется невозможным, немыслимым. Тем не менее, если нынешние ночные убийства будут продолжаться, вполне возможно, что половина населения гетто до окончания войны будет мертва.

В последнее время я вижусь с друзьями не так часто, как раньше, если не считать Евы Пикман, которая живет за углом. Далекие прогулки по гетто сейчас очень опасны. Однако жизнь идет своим чередом. Магазины открыты, хотя продуктов очень мало. Театры тоже работают, как обычно, и там идет несколько хороших спектаклей. Сообщество каждый день вводит новые налоги и пошлины.

17 мая, 1942

Несколько дней назад горстке людей из Лодзинского гетто удалось добраться до Варшавы при посредничестве «Кон-Геллерса». Им пришлось заплатить по 20 000 злотых с человека. Вчера, около четырех часов дня, я стояла одна в темной кухне нашей квартиры и мыла посуду. Вдруг кто-то просунул голову в окно и спросил, это домик дворника или нет. Затем он закричал изменившимся голосом: «Мэри!» Я открыла дверь таинственному посетителю, им оказался Генек Зильбер. Его было почти невозможно узнать. Зеленовато-бледное лицо свидетельствовало о том, что он много месяцев страдал от голода. Он больше походил на скелет, чем на человека, и его элегантный костюм казался на нем неуместным. Я удивилась, что ему удалось выбраться из Лодзи. С самого начала войны я почему-то всегда встречалась с Генеком при каких-то необычных обстоятельствах. Вот что он рассказал о трагической судьбе моего родного города.

Лодзь выкошена туберкулезом, и из-за полного отсутствия лекарств очень мало кому удается выжить. Еды нет, а фунт картофельных очисток стоит восемь марок. Хлебный паек составляет всего около трех унций в день на человека – как раз достаточно для того, чтобы возбудить аппетит. Здесь нет черного рынка, и пищу частным образом не готовят. В каждом блоке один раз в день готовится общий котел с супом, и этот суп – не более чем просто вода. Некоторые семьи имеют небольшие огороды во дворе, но урожайность практически нулевая, потому что ни у кого нет сил их возделывать. Люди на улицах кажутся тенями. Введена всеобщая трудовая повинность. В созданных немцами мастерских заняты 150 000 человек, которые недоедают и работают в невообразимо плохих условиях. Немцы требуют выпуска определенного количества продукции к установленному сроку, иначе налагаются суровые наказания. Люди часто умирают от полного истощения. Трупы из частных домов вывозить некому. Недавно за какой-то мелкий проступок Генеку вместе с другим товарищем приказали вынести труп из квартиры. Тело было в состоянии разложения. «Не знаю,