Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг

последнее время в гетто стали ходить дикие слухи. Говорят, будто всех евреев расселят в Аравии или где-то поблизости. Интересно, что все это значит? Губернатор Франк в последнее время проявляет относительную мягкость в своих указах. Комендантский час наступает позже, и немцы, похоже, планируют создать в Варшаве постоянные мастерские, которые обеспечили бы евреям постоянную работу. Однако это, кажется, противоречит разговорам о массовой депортации.

«Варшавер Цайтунг» (Warschauer Zeitung), официальная немецкоязычная газета в Варшаве, пишет, что евреи наконец стали полезным элементом, а производство в гетто выгодно немецкой армии. Мы уже давно не слышали лозунгов типа «Евреи должны исчезнуть из Европы», о которых в прошлом году кричала вся немецкая пресса. Сейчас все тихо. Это затишье перед бурей? И в чем смысл погрома в Люблине?

17 апреля, 1942

Я почти в истерике. Сегодня около шести часов к нам в квартиру вбежал взволнованный капитан полиции Герц и сказал: «Пожалуйста, будьте готовы ко всему; в восемь часов будет погром». И выскочил без дальнейших объяснений. Все гетто охватила паника. Люди поспешно закрыли свои магазины. Ходят слухи, что в Варшаву прибыла особая Vernichtungskommando (истребительная команда) – та самая, что учинила Люблинский погром, и ее цель – устроить здесь бойню. Также было сказано, что украинцы и литовцы теперь возьмут на себя охрану гетто, потому что немцам приходится уходить на русский фронт.

В продовольственной конторе всех служащих отпустили в шесть и велели идти по домам как можно быстрее. Мама торопливо сложила в корзину продукты, и они с отцом пошли искать надежное убежище в подвале. Меня охватил ужас, и я не могла унять дрожь. Каждая минута казалась столетием. Часы шли – семь, восемь, девять… Сейчас одиннадцать, и в городе царит мертвая тишина.

Несколько минут назад кто-то постучал в дверь дома. Мы были уверены, что это немцы. Отец открыл дверь: это был посыльный из штаба еврейской полиции, пришедший просить капитана полиции Герца немедленно явиться на улицу Огродовая. Должно быть, случилось что-то действительно серьезное, если его вызвали так поздно ночью. Время тянется медленно. С улицы не доносится ни звука. Мы все одеты и готовы в любой момент броситься в наше убежище. Страшно жить в этом постоянном напряжении.

28 апреля, 1942

Похоже, число семь оказывает таинственное влияние на мою жизнь. Что-то внезапное, неожиданное всегда происходит в даты, содержащие это число, особенно когда сама я забываю, что в дате есть семерка. С семнадцатого числа этого месяца гетто живет в постоянном страхе. В ночь с семнадцатого на восемнадцатое убили пятьдесят два человека, в основном пекарей и контрабандистов. Все пекари в ужасе. Эпштейн и Вагнер, владеющие пекарней в нашем доме, больше не ночуют дома. Немцы приходят в разные дома с заранее подготовленным списком имен и адресов. Если они не находят людей, которых ищут, то они берут вместо них другого члена той же семьи. Они отводят его на несколько шагов от дома, вежливо пропускают впереди себя, а затем стреляют ему в спину. На следующее утро этих людей находят мертвыми на улице. Если дворник не открывает немцам дверь так быстро, как они хотят, его расстреливают на месте. Если дверь открывает член семьи дворника, его постигает та же участь, а позже и дворника убивают.

Вчера я ходила к Еве Пикман. Бронка, Ирка и Рена сидели с угрюмыми лицами. Зыко Розенштайн, сын домовладельца Евы, тоже был там. Зыко – полицейский. Он рассказывал нам жуткие истории: несколько ночей подряд его заставляли присутствовать на казнях, потому что немцы требуют, чтобы полицейские-евреи помогали им совершать преступления. Обычно патруль из двух-трех немецких офицеров приходит в штаб-квартиру еврейской полиции со списком имен и требует добавить в их ряды одного высокопоставленного и одного рядового еврейского полицейского. Затем они приказывают полицейским-евреям вести их по указанным адресам.

Зыко устроился в кресле; остальные сели на раскладушку. Он был бледен и потрясен: несколько бессонных ночей не прошли для него бесследно. «Если снова придет моя очередь присутствовать на таких казнях, – сказал он, – я не пойду, даже если меня за это убьют. Прошлой ночью после часа, прикончив всех своих жертв, они приказали мне идти впереди них. Я удивился, что они не оставили меня, и подумал, что настал мой последний час. Я начал уходить. Я чувствовал, как у меня ноги подгибаются. «Почему не стреляют?» – думал я. Внезапно я услышал, как они громко смеются. Их голоса зловеще звучали в темной пустой улице. Когда я оказался вне пределов досягаемости выстрела, я побежал… побежал со скоростью ветра, будто они гнались за мной. Я вернулся домой почти без сознания. Мать спросила, что случилось, но у меня не хватило духу сказать ей, с какой целью я вышел в патруль ночью, между десятью и двумя часами».

У Евы стояли в глазах слезы. Ирка все повторяла: «Нет, это невозможно, невозможно». Рена некоторое время сидела молча, а потом прошептала: «Я так хочу жить». Ева сказала: «Вот увидишь, Мэри, тебя интернируют, как Болу, и ты выживешь, но все остальные из нас обречены». И правда, многим из нас Бола Рапопорт прислала письма. Ее интернировали в Либенау на Боденском озере, и она находится в добром здравии. Мы рады, что хотя бы один из нас спасен. Как я ей завидую! Как я хочу выбраться из этого ада… У меня уже не осталось сил.

Кажется, немцев можно подкупить, чтобы они интернировали семью. Естественно, при себе должен быть какой-то клочок бумаги о том, что хотя бы один член семьи является иностранным гражданином. Маме в этом плане повезло, она полноправная гражданка США, но статус у отца, у сестры и у меня сомнительный. Моя мать навела справки в разных кругах. Оказывается, этим занимается некий Эрлих, гестаповец. Нам придется пойти к нему. Может быть, и нас интернируют. Похоже, что после первых интернирований в гетто остались всего несколько американских граждан, вероятно, только те, кто скрывается, как моя мать[69].

Прошлой ночью казнили еще шестьдесят человек. Они являлась членами подполья, большинство из них были состоятельными людьми, которые финансировали нелегальную прессу. Также убиты многие печатники, подозреваемые в содействии изданию подпольных газет. Снова утром на улицах лежали трупы. Одной из жертв стал богатый пекарь Блайман, главный покровитель подпольной газеты. Его братьев тоже приговорили к смертной казни, но им удалось бежать, и теперь они скрываются.

В нашем саду все зелено. Всходит молодой лук. Мы съели первую редиску. Помидоры гордо раскинулись на солнце. Погода великолепная. Зелень и солнце