Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг

матери с адресами своих родственников и друзей в Америке, чтобы она могла попросить их о помощи. Обмен должен состояться 6 июля. Все хотят одного и того же: они должны прислать нам показания под присягой, они должны помочь нам выбраться… и не забудьте рассказать им, через что мы здесь проходим… и пожалуйста, пусть это будет первое, что вы сделаете, когда приедете в Америку, не откладывайте ни на минуту, чтобы мы могли дожить до момента нашего освобождения… Все они изливают свои беды на мою мать: им нечего продавать, им не на что жить, и через несколько месяцев они погибнут.

Ужасно все это слушать, тем более что у нас немало своих проблем. Моя мама ужасно расстроена тем, что Николаус зарегистрировал только ее и мою сестру Энн. Он говорит, что с матерями идут только дети до шестнадцати лет, а Энн пятнадцать. Так что, похоже, нам с отцом придется остаться здесь. Хотя у нас мало надежды, наши друзья говорят, что все уладится и что поедет вся семья. Хотела бы я им верить.

Сегодня, когда я пришла к Еве, мы написали совместное письмо Боле, и в конце я сказала, что надеюсь скоро ее увидеть. Не знаю, почему я так написала, ведь я не верю этому ни в малейшей степени. Ева и Ирка все повторяют, что я скоро уйду от них, и так настаивают на этом, что в конце концов и я в это поверю.

Когда Зыхо Розенштайн вошел в комнату, я сказала ему: «Знаешь, я еду в Америку». – «Действительно? – спросил он с усмешкой. – А я в Африку!» «Еду в Америку» – эти слова звучат как фантастика.

5 июля, 1942

В нашей школе учится все меньше и меньше учеников, потому что они боятся сейчас ходить по улицам. Нацистский охранник Франкенштейн бушует в гетто: в один день он убивает десять человек, в другой – пятерых… Все боятся стать его следующей жертвой. Несколько дней назад я тоже совсем перестала ходить в школу. Жара стоит ужасная. Утром я иду лечить зубы к моей двоюродной сестре, доктору Фелиции Маркусфельд. Ее муж – врач, работающий в больнице на улице Лешно. Они живут на четной стороне улицы Сенная, но теперь к ней есть доступ с улицы Желязная. Дорога от Хлодной до Сенной занимает полчаса быстрой ходьбы. Мне нужно пересечь улицу Желязная возле заграждения с колючей проволокой, где через каждые несколько шагов выставлена охрана. Мне все время кажется, что один из охранников выстрелит в меня, что это будет Франкенштейн. Я стараюсь держаться поближе к дверным проемам, чтобы сразу же влететь внутрь, если начнется стрельба.

Еврейская полиция гетто охраняет ворота Варшавского гетто, июнь 1942 года

Облавы в гетто продолжаются. Также ходят слухи о скорой депортации всего гетто. Я не знаю, откуда взялся чудовищный слух, что варшавским евреям осталось жить всего сорок дней. Но все повторяют его. Несомненно, немцы его сами и распространяют, чтобы создать панику. Многие евреи регистрируются в так называемых «мастерских», которые сейчас находятся в основном на улице Лешно. Такие мастерские в основном производят немецкую военную форму. Говорят, что людей, занятых в этих мастерских, депортировать не будут.

Ходят также слухи о том, что скоро ликвидируют Краковское гетто, хотя официального подтверждения этому пока нет[74]. Личности многих евреев, скрывших свое происхождение и оставшихся на арийской стороне, раскрыли, и людей вывозят в гетто. В них стреляют, как только они выходят из грузовиков, в которых их привозят.

Несмотря на все это, концерты еврейской полиции в «Фемине» продолжаются в обычном режиме. Они чрезвычайно популярны. В состав оркестра входит более десятка лучших музыкантов гетто.

14 июля, 1942

Сегодня я пошла в школу и встретила Болека Шпильберга, которого давно не видела. Он сказал мне, что ему пришлось зарегистрироваться в качестве британского подданного и что теперь он опасается, что его интернируют без родителей.

После школы я отправилась к дантисту. Сидя там в кресле, я услышала воркование голубей. Звук шел с арийской стороны, потому что окна выходят на нечетную сторону улицы Сенная. Моя кузина Фелисия, стоявшая рядом со мной с инструментами, сказала: «Знаешь, Мэри, а я не люблю воркование голубей. Для меня оно всегда является плохим предзнаменованием». Не знаю почему, но и в моих ушах этот звук вызывает что-то неприятное, враждебное.

15 июля, 1942

Сегодня, возвращаясь из школы, я встретила жену дворника из дома 16. Она подбежала ко мне в большом волнении и на одном дыхании сообщила мне, что только что из штаба приехал полицейский и принес приказ из гестапо, что все иностранные граждане должны явиться в тюрьму Павяк рано утром 17 июля. Я бросилась домой, и моя мать, которая как раз обедала, услышав эту новость, выронила ложку; я подумала, что она сейчас упадет в обморок. Но вскоре она встала из-за стола и пошла к З. узнать смысл этого внезапного приказа. Она вернулась, не получив никакой конкретной информации. Кажется, все решится завтра. Позже с той же новостью пришел капитан Герц. «Теперь, – сказал он, – вы увидите, что я был прав. Мы все обречены. Иностранных граждан увозят, потому что немцы не хотят, чтобы они были свидетелями того, что они для нас готовят».

15 июля, 1942

После обеда мама пошла с З. в гестапо, в кабинет Орфа. Он заявил, что моя мать имеет право взять с собой всю свою семью. Я до сих пор не могу поверить в свое счастье. Кажется невероятным, что я действительно покину этот ад. И страшно подумать обо всех моих друзьях и родственниках, которые должны остаться здесь после моего отъезда.

Целый день я покупала разные мелочи, необходимые для нашей поездки. Маме сказали, что мы пробудем в Павяке всего три дня, а потом нас отправят на обмен в Америку. Все мои друзья пришли попрощаться со мной. Все они завидовали мне и были в отчаянии от собственной судьбы. Бронка Кляйнер плакала. Она дала мне свою фотографию и написала на ней: «Не забывай меня на пути в рай». Я отдала ей все свои плакаты, чертежи, инструменты, краски и бумагу.

Днем ко мне зашла Рутка, и мы все поехали в «Форберт», чтобы вместе сфотографироваться на память. Фотограф сделал хороший снимок: Анна, Рутка, Бронка и я. Завтра днем снимок должен быть готов, и его обещали доставить в Павяк. А еще я успела зайти в школу и попросила